(1)  Од­на­ж­ды ве­сен­ним днём пас­са­жир­ский поезд с гро­хо­том и ляз­гом нёсся по при­го­ро­ду Токио. (2)  Наш вагон был от­но­си­тель­но пуст  — в нём ехали не­сколь­ко до­мо­хо­зя­ек с детьми и по­жи­лые люди.

(3)  На оче­ред­ной стан­ции двери ва­го­на от­кры­лись, и не­ожи­дан­но спо­кой­ствие было на­ру­ше­но муж­чи­ной, ко­то­рый бук­валь­но вва­лил­ся в наш вагон, вы­кри­ки­вая ру­га­тель­ства. (4)  Он был круп­но­го те­ло­сло­же­ния, одет в ра­бо­чий ком­би­не­зон. (5)  Вы­крик­нув что-⁠то, он с во­ин­ствен­ным видом на­пра­вил­ся к жен­щи­не с ребёнком.

(6)  Поезд тро­нул­ся, на­хо­див­ши­е­ся в ва­го­не пас­са­жи­ры за­мер­ли от стра­ха. (7)  Я встал. (8)  Тогда, два­дцать лет назад, я был молод и в хо­ро­шей спор­тив­ной форме. (9)  По­след­ние три года я ре­гу­ляр­но за­ни­мал­ся ай­ки­до  — япон­ской борь­бой. (10)  Мне нра­ви­лась эта борь­ба, но моя вы­уч­ка не была про­ве­ре­на в на­сто­я­щем бою.

—  (11)  Вот оно!  — ска­зал я себе, под­ни­ма­ясь.  —  (12)  Люди в опас­но­сти. (13)  Если я быст­ро не пред­при­му что-⁠ни­будь, кто-⁠то может по­стра­дать.

(14)  Видя, что я встал на ноги, муж­чи­на понял, что ему есть на кого на­пра­вить свой гнев.

—  (15)  Ага!  — за­орал он.  —  (16)  Ино­стра­нец! (17)  Тебе нужно по­учить­ся япон­ским ма­не­рам! (18)  Сей­час я про­учу тебя!  —  (19)  Он при­го­то­вил­ся на­бро­сить­ся на меня.

(20)  За какую-⁠то долю се­кун­ды до того, как он дви­нул­ся с места, кто-⁠то крик­нул: «Эй!» (21)  Мы уста­ви­лись на ма­лень­ко­го по­жи­ло­го япон­ца. (22)  Ему явно было за семь­де­сят; этот не­боль­шо­го роста джентль­мен сидел в своем без­уко­риз­нен­но чи­стом ки­мо­но. (23)  Он не об­ра­тил ни­ка­ко­го вни­ма­ния на меня, но его лицо лу­чи­лось нав­стре­чу ра­бо­тя­ге, слов­но у него был какой-⁠то очень важ­ный сек­рет, ко­то­рым он со­би­рал­ся, ви­ди­мо, с ним по­де­лить­ся.

—  (24)  Иди-⁠ка сюда,  — об­ра­тил­ся ста­рик к за­би­я­ке и по­ма­хал ему рукой.  —  (25)  Иди сюда и по­го­во­ри со мной.

(26)  Муж­чи­на встал перед ста­рым че­ло­ве­ком, во­ин­ствен­но рас­ста­вив ноги, его крик за­глу­шал стук колёс.

—  (27)  С какой это стати я стану с тобой раз­го­ва­ри­вать?

(28)  Ста­рик про­дол­жал лу­че­зар­но улы­бать­ся.

—  (29)  Ты едешь домой?  — спро­сил он, и его глаза за­све­ти­лись лю­бо­пыт­ством.

—  (30)  Тебя это не ка­са­ет­ся!  — про­ры­чал тот в ответ.

—  (31)  О, это пре­крас­но,  — от­ве­тил ста­рик.  —  (32)  Каж­дый вечер мы с женой (ей семь­де­сят шесть) идём в сад и са­дим­ся на де­ре­вян­ную ска­мей­ку. (33)  Мы на­блю­да­ем за за­ка­том и смот­рим, как по­жи­ва­ет наша хурма. (34)  Это де­ре­во по­са­дил ещё мой пра­де­душ­ка, и жена с удо­воль­стви­ем уха­жи­ва­ет за ним, толь­ко бес­по­ко­ит­ся, опра­вит­ся ли оно от про­шло­год­них мо­ро­зов. (35)  Од­на­ко наше де­ре­во пе­ре­нес­ло всё даже лучше, чем я ожи­дал. (36)  Очень при­ят­но на­блю­дать за ним, и мы с удо­воль­стви­ем про­во­дим ве­че­ра на улице, даже если идёт дождь!  —  (37)  Он взгля­нул на ра­бо­тя­гу, в гла­зах его горел озор­ной огонёк.

(38)  Когда муж­чи­на вслу­ши­вал­ся в слова ста­ри­ка, его лицо на­ча­ло по­сте­пен­но смяг­чать­ся, а ку­ла­ки мед­лен­но раз­жа­лись.

—  (39)  Да,  — ска­зал он.  —  (40)  Я тоже люблю хурму...  —  (41)  Его голос стих.

—  (42)  По­ни­маю,  — ска­зал ста­рик,  — и я уве­рен, что у тебя пре­крас­ная жена.

—  (43)  Нет,  — от­ве­тил тру­дя­га.  —  (44)  Моя жена умер­ла.  —  (45)  Тихо по­ка­чи­ва­ясь вме­сте с по­ез­дом, огром­ный де­ти­на начал ры­дать.  —  (46)  У меня нет жены, у меня нет дома, у меня нет ра­бо­ты. (47)  Мне так горь­ко и стыд­но за себя.  —  (48)  По его щекам ка­ти­лись слёзы, спазм от­ча­я­ния про­бе­жал по телу.

—  (49)  Да,  — го­во­рил ста­рик,  — ты дей­стви­тель­но ока­зал­ся в тяжёлом по­ло­же­нии. (50)  При­сядь сюда и рас­ска­жи мне всё.

(51)  Поезд подошёл к моей стан­ции, и я вышел из ва­го­на. (52)  То, чего я хотел до­стичь ку­ла­ка­ми, было со­вер­ше­но доб­ры­ми сло­ва­ми.

¹Ки­мо­но  — тра­ди­ци­он­ная муж­ская и жен­ская одеж­да япон­цев.

* Терри Доб­сон (1937–1992)  — аме­ри­кан­ский спе­ци­а­лист-⁠прак­тик ай­ки­до, на­пи­сал не­сколь­ко книг, по­свящённых этому ис­кус­ству.

(1)  Вспо­ми­ная все обиды, нанесённые ей, со­ба­ка не до­ве­ря­ла людям, ко­то­рые хо­те­ли её при­лас­кать, под­жав хвост, убе­га­ла, а ино­гда со зло­бой на­бра­сы­ва­лась на них, пы­та­ясь уку­сить.

(2)  При­е­хав­шие дач­ни­ки были очень доб­ры­ми лю­дь­ми, а то, что они были да­ле­ко от го­ро­да, ды­ша­ли хо­ро­шим воз­ду­хом, ви­де­ли во­круг себя всё зелёным, го­лу­бым и без­злоб­ным, де­ла­ло их ещё доб­рее. (3)  Теп­лом вхо­ди­ло в них солн­це и вы­хо­ди­ло сме­хом и рас­по­ло­же­ни­ем ко всему жи­ву­ще­му. (4)  Спер­ва они хо­те­ли про­гнать со­ба­ку, по­то­му что она ры­ча­ла при их при­бли­же­нии и пы­та­лась уку­сить, но потом при­вык­ли и ино­гда по утрам вспо­ми­на­ли:

—  (5)  А где же наша Ку­са­ка? (6)  И это новое имя «Ку­са­ка» так и оста­лось за ней.

(7)  С каж­дым днем Ку­са­ка на один шаг умень­ша­ла про­стран­ство, от­де­ляв­шее её от людей, при­смат­ри­ва­лась к их лицам и усва­и­ва­ла их при­выч­ки. (8)  Лёля окон­ча­тель­но ввела её в счаст­ли­вый круг от­ды­ха­ю­щих и ве­се­ля­щих­ся людей.

(9)  Де­воч­ка звала со­ба­ку к себе:

— (10)  Ку­сач­ка, пойди ко мне! (11)  Ну, хо­ро­шая, ну, милая, пойди! (12)  Са­ха­ру хо­чешь? (13)  Ну, пойди же!

(14)  Но Ку­са­ка не шла: бо­я­лась. (15)  И осто­рож­но, го­во­ря так лас­ко­во, как это можно было, Лёля по­дви­га­лась к со­ба­ке и сама бо­я­лась: вдруг уку­сит.

—  (16)  Я тебя люблю, Ку­сач­ка, я тебя очень люблю. (17)  У тебя такой хо­ро­шень­кий носик и такие вы­ра­зи­тель­ные глаз­ки. (18)  Ты не ве­ришь мне, Ку­сач­ка?

(19)  И Ку­сач­ка по­ве­ри­ла: вто­рой раз в своей жизни пе­ре­вер­ну­лась на спину и за­кры­ла глаза, не зная, уда­рят её или при­лас­ка­ют. (20)  Но её при­лас­ка­ли. (21)  Ма­лень­кая тёплая рука при­кос­ну­лась не­ре­ши­тель­но к шер­ша­вой го­ло­ве и, слов­но это было зна­ком не­от­ра­зи­мой вла­сти, сво­бод­но и смело за­бе­га­ла по всему шер­сти­сто­му телу, тор­мо­ша, лас­кая и ще­ко­ча.

—  (22)  Мама, дети! (23)  Гля­ди­те: я лас­каю Ку­са­ку!

(24)  Когда при­бе­жа­ли дети, шум­ные, звон­ко­го­ло­сые, быст­рые и свет­лые, как ка­пель­ки раз­бе­жав­шей­ся ртути, Ку­са­ка за­мер­ла от стра­ха и бес­по­мощ­но­го ожи­да­ния: она знала, что, если те­перь кто-⁠ни­будь уда­рит её, она уже не в силах будет впить­ся в тело обид­чи­ка сво­и­ми ост­ры­ми зу­ба­ми: у неё от­ня­ли её не­при­ми­ри­мую злобу. (25)  И когда все на­пе­ре­рыв стали лас­кать её, она долго ещё вздра­ги­ва­ла при каж­дом при­кос­но­ве­нии лас­ка­ю­щей руки, и ей боль­но было от не­при­выч­ной ласки, слов­но от удара.

(26)  Но те­перь не про­хо­ди­ло часа, чтобы кто-ни­будь из под­рост­ков или детей не кри­чал:

—  (27)  Ку­сач­ка, милая Ку­сач­ка, по­иг­рай! (28)  И Ку­сач­ка вер­те­лась, ку­выр­ка­лась и па­да­ла при не­смол­ка­е­мом весёлом хо­хо­те. (29)  Её хва­ли­ли и жа­ле­ли толь­ко об одном, что при по­сто­рон­них людях, при­хо­див­ших в гости, она не хочет по­ка­зать своих штук и убе­га­ет в сад или пря­чет­ся под де­ре­вян­ной тер­ра­сой.

(30)  Всею своею со­ба­чьей душою рас­цве­ла Ку­са­ка, и это из­ме­ни­ло её до не­узна­ва­е­мо­сти. (31)  У неё было имя, на ко­то­рое она стре­мглав не­с­лась из зелёной глу­би­ны сада; она при­над­ле­жа­ла людям и могла им слу­жить. (32)  Разве не­до­ста­точ­но этого для сча­стья со­ба­ки? (33)  Длин­ная шерсть, пре­жде ви­сев­шая ры­жи­ми, су­хи­ми кос­ма­ми и на брюхе вечно по­кры­тая за­сох­шею гря­зью, очи­сти­лась, по­чер­не­ла и стала лос­нить­ся, как атлас.

(34)  Но страх, на­вер­ное, не со­всем ещё вы­па­рил­ся огнём ласк из её серд­ца, и вся­кий раз при виде людей, при их при­бли­же­нии, она те­ря­лась и ждала по­бо­ев. (35)  И долго ещё вся­кая ласка ка­за­лась ей не­ожи­дан­но­стью, чудом, ко­то­ро­го она не могла по­нять и на ко­то­рое она не могла от­ве­тить, по­то­му что не умела лас­кать­ся. (36)  Един­ствен­ное, что могла Ку­са­ка, это упасть на спину, за­крыть глаза и слег­ка за­виз­жать. (37)  Но этого было мало, это не могло вы­ра­зить её вос­тор­га, бла­го­дар­но­сти и любви.

* Ан­дре­ев Лео­нид Ни­ко­ла­е­вич (1871–1919)  — рус­ский пи­са­тель, пред­ста­ви­тель Се­реб­ря­но­го века рус­ской ли­те­ра­ту­ры.

(1)  Су­гроб под ёлкой, на ко­то­рой было бе­ли­чье гнез­до, давно уже рас­та­ял, и ворч­ли­вый мед­ведь, зевая и почёсы­ва­ясь, вылез из бер­ло­ги и от­пра­вил­ся бро­дить по лесу до сле­ду­ю­щей осени. (2)  Дымка про­во­ди­ла его сер­ди­той бра­нью на бе­ли­чьем языке, хотя он ей ни­ка­ко­го вреда не сде­лал. (3)  Но такая уж у белок при­выч­ка: вечно они лезут в чужие дела.

(4)  Дымка вы­го­во­ри­ла всё, что, по её мне­нию, по­ла­га­лось, и снова по­пры­га­ла по вет­кам.

(5)  А тем вре­ме­нем около ста­рой ели по­слы­ша­лись шаги, че­ло­ве­че­ские го­ло­са...

—  (6)  Эту, что ли, ва­лить?  — спра­ши­вал один голос.

—  (7)  Эту, а потом вон ту, ря­дыш­ком. (8)  Ре­бя­та, глянь­те, не иначе мед­ведь тут зи­мо­вал. (9)  Вот бы рань­ше про­ве­дать!

—  (10)  Он бы тебе про­ве­дал! (11)  С чем бы ты на него су­нул­ся? (12)  С пилой? (13)  Ну, бол­тать не­ко­гда. (14)  Бе­рись, ре­бя­та.

(15)  В лов­ких руках пила ра­бо­та­ет быст­ро. (16)  Про­шло не­сколь­ко минут  — и ста­рая ель дрог­ну­ла, на­кло­ни­лась, пошла быст­рее, быст­рее. (17)  Тяжёлый удар о землю. (18)  Всё!

—  (19)  Чи­стая ра­бо­та!  — ве­се­ло про­го­во­рил мо­ло­дой паренёк и вдруг за­кри­чал:  —  (20)  Ре­бя­та, гляди! (21)  Бель­ча­та ма­лень­кие в дупле! (22)  И как толь­ко не раз­би­лись. (23)  А это что?

(24)  Пёстрое пти­чье яичко мельк­ну­ло в воз­ду­хе, уда­ри­лось о ствол ёлки. (25)  Дымка вы­ро­ни­ла яйцо, ко­то­рое несла детям. (26)  Не до яйца те­перь! (27)  На мгно­ве­ние она точно за­сты­ла на ветке: огром­ное чу­до­ви­ще хо­те­ло кос­нуть­ся ели, про­тя­ну­ло руку к дуплу... (28)  А там дети, её дети!

(29)  Бе­лоч­ка почти сва­ли­лась на землю, про­мча­лась между но­га­ми сто­яв­ших во­круг ёлки людей и скры­лась в дупле. (30)  Никто не успел про­мол­вить ни слова, а она уже вы­ско­чи­ла из дупла, держа во рту ис­пу­ган­но­го бель­чон­ка. (31)  Про­вор­но за­ки­нув его на спину, опять про­мча­лась под но­га­ми людей и мгно­вен­но ис­чез­ла.

—  (32)  Ви­да­ли?  — вы­го­во­рил на­ко­нец изумлённый паренёк.  —  (33)  Меж паль­цев ско­чит, ровно стра­ху у неё нету. (34)  Гляди! (35)  Опять!

(36)  Дым­ча­тое пу­ши­стое тель­це снова про­мельк­ну­ло под но­га­ми людей и скры­лось в дупле.

—  (37)  Ловко!  — за­сме­ял­ся паренёк.  —  (38)  А я вот её враз шап­кой на­крою! (39)  Ой, дядя Сте­пан, чего ты? (40)  Боль­но!

—  (41)  Я те дам, шап­кой!  — су­ро­во про­го­во­рил ста­рый пиль­щик. (42)  Он с силой дёрнул парня за руку от ёлки.  —  (43)  Не ви­дишь разве? (44)Мать!

—  (45)  Мать!  — тихо по­вто­рил дру­гой пиль­щик. (46)  И люди осто­рож­но рас­сту­пи­лись.

* Рад­зи­ев­ская Софья Бо­ри­сов­на  — дет­ская пи­са­тель­ни­ца, пу­те­ше­ствен­ни­ца, участ­ни­ца мно­гих на­уч­ных экс­пе­ди­ций. Она пи­са­ла о при­ро­де («Рас­ска­зы о жи­вот­ных», «За лес­ны­ми со­кро­ви­ща­ми», «Джум­бо» и др.), о войне («Бо­лот­ные ро­бин­зо­ны»), о при­клю­че­ни­ях («Ост­ров му­же­ства», «Рам и Гау»), но глав­ное  — о на­сто­я­щих че­ло­ве­че­ских цен­но­стях.

(1)  Толик по­смот­рел на небо. (2)  Низко над го­ро­дом пла­ва­ли чёрные тучи. (3)  Толик вгля­дел­ся по­луч­ше. (4)  Это был дым, ко­то­рый под­ни­мал­ся всё выше и выше.

—  (5)  Что это?  — спро­сил Толик, и серд­це его дрог­ну­ло.

—  (6)  Горит,  — рас­се­ян­но от­ве­тил отец, думая о своём.

—  (7)  Что горит?

—  (8)  Как будто вы­се­лен­ная де­рев­ня за го­ро­дом.

—  (9)  Что?  — вски­нул­ся Толик.  —  (10)  Тёмка! (11)  Там Тёмка!

(12)  Толик ри­нул­ся вперёд, вы­ско­чил на мо­сто­вую и по­бе­жал изо всех сил. (13)  Он нёсся сломя го­ло­ву так, как не бегал ни­ко­гда в жизни. (14)  Он мчал­ся как бе­ше­ный, не думая ни о чём, кроме Тёмки. (15)  Рядом по­ка­за­лась чья-⁠то тень, ко­то­рая вы­рва­лась вперёд. (16)  Он узнал отца.

(17)  Го­ре­ло с той сто­ро­ны, где ещё утром были дома. (18)  Там гу­де­ло бе­ше­ное пламя, вы­ры­ва­лись ог­нен­ные плащи с чёрной дым­ной кай­мой, гул­ки­ми зал­па­ми взле­та­ли ввысь ог­нен­ные угли. (19)  Пламя стре­ми­лось ввысь, и кру­ти­лось крас­ны­ми смер­ча­ми, и пе­ре­бе­га­ло с крыши на крышу, а де­ре­вян­ные до­миш­ки, про­сох­шие на­сквозь за много лет жизни, вспы­хи­ва­ли, как спи­чеч­ные ко­роб­ки, один за дру­гим.

(20)  По­жар­ные впу­стую ме­та­ли в огонь ост­рые во­дя­ные стре­лы: вода ис­па­ря­лась, не до­ле­тая до крыш.

—  (21)  Там маль­чик!  — кри­чал отец.  —  (22)  Там маль­чик!

(23)  Толик раз­гля­дел, как в дыму, оку­тав­шем окрест­но­сти, к дому ри­ну­лись, рас­кру­чи­вая на ходу шлан­ги, двое по­жар­ных в кас­ках и подъ­е­ха­ла ещё одна ма­ши­на. (24)  Но по­жар­ные бе­жа­ли мед­лен­нее, по­то­му что их за­дер­жи­вал тяжёлый шланг, и Толик с отцом обо­гна­ли их.

(25)  Рядом с Тёмки­ным домом стоял сухой то­поль. (26)  Он уже горел вовсю, слов­но факел. (27)  Сго­рев­шие ветки крас­ны­ми чер­вяч­ка­ми па­да­ли на крышу, и крыша вспых­ну­ла на гла­зах у То­ли­ка, за­ня­лась в одно мгно­ве­нье.

—  (28)  Назад!  — крик­нул отец.  —  (29)  Не­мед­лен­но назад!

(30)  Но Толик мот­нул го­ло­вой. (31)  Со­брав силы, он ки­нул­ся вперёд и, обо­гнав отца, вско­чил в дом. (32)  Ды­шать стало нечем, и горло разъ­едал едкий дым. (33)  Толик на ощупь про­брал­ся к кро­ва­ти, по­тро­гал мат­рас. (34)  Тёмки не было.

(35)  Каш­ляя, маль­чик вы­ско­чил из из­буш­ки и тут же уви­дел Тёмку.

(36)  На­ки­нув на го­ло­ву курт­ку, тот пол­зал по земле, хва­тал что-то и пря­тал за па­зу­ху  — он ловил цып­лят, спа­сая их от огня.

(37)  В это время на нём вспых­ну­ла курт­ка. (38)  Тёмка сбро­сил её, но тут же крас­ный уголёк  — сго­рев­шая то­по­ли­ная ветка  — упал ему на ру­баш­ку, и ру­баш­ка за­го­ре­лась.

(39)  Отец стре­ми­тель­но ки­нул­ся на Тёмку и при­да­вил его к земле. (40)  Потом отец под­нял­ся, схва­тил Тёмку на руки и по­бе­жал к ма­ши­не ско­рой по­мо­щи.

(41)  То­ли­ку стало страш­но. (42)  Он уви­дел ма­ши­ну с крас­ным кре­стом, со­гну­тую, мок­рую спину отца и но­сил­ки. (43)  На но­сил­ках лежал Тёмка. (44)Он лежал как-⁠то стран­но, будто хотел от­жать­ся от но­си­лок.

—  (45)  Ло­жись! (46)  Ло­жись!  — го­во­рил ему отец, но Тёмка не­по­слуш­но тряс го­ло­вой, и Толик понял его. (47)  Он под­бе­жал к Тёмке и стал вы­тас­ки­вать у него из-⁠за па­зу­хи жёлтых пе­ре­пу­ган­ных цып­лят. (48)  Он пря­тал их к себе за ру­баш­ку, раз­гля­ды­вая рану на Тёмки­ной спине, и плача ру­гал­ся:

—  (49)  Что же ты на­де­лал, юный на­ту­ра­лист!

(50)  Толик вгля­ды­вал­ся в Тёмкино осу­нув­ше­е­ся лицо и всё думал: сумел бы он так, не на сло­вах по­жа­леть, как это часто бы­ва­ет, а на самом деле?

(51)  Толик за­ви­до­вал Тёме, сво­е­му ге­рой­ско­му то­ва­ри­щу, и гля­дел на него ува­жи­тель­но, будто на взрос­ло­го.

(52)  В самом деле, этот пожар как бы раз­де­лил их. (53)  Толик остал­ся таким же маль­чиш­кой, как был, а Тёмка сразу стал взрос­лым.

* Ли­ха­нов Аль­берт Ана­то­лье­вич (1935 г. р.)  — пи­са­тель, жур­на­лист, пред­се­да­тель Рос­сий­ско­го дет­ско­го фонда. Осо­бое вни­ма­ние в своих про­из­ве­де­ни­ях пи­са­тель уде­ля­ет роли семьи и школы в вос­пи­та­нии ребёнка, в фор­ми­ро­ва­нии его ха­рак­те­ра.

(1)  Между двумя де­ре­вень­ка­ми рас­ки­нул­ся мо­гу­чий ко­со­гор.

(2)  Од­на­ж­ды по­се­ли­лась в ча­що­бе ко­со­го­ра, по­жа­луй, одна из самых скрыт­ных зве­ру­шек  — бе­ло­гру­дая ку­ни­ца. (3)  Вско­ре у неё по­яви­лись детки. (4)  Мать грела их своим телом, об­ли­зы­ва­ла каж­до­го до блес­ка и, когда ма­лы­ши чуть под­рос­ли, стала до­бы­вать для них еду. (5)  Она была за­бот­ли­вой ма­те­рью и вдо­сталь снаб­жа­ла едой кунят.

(6)  Но как-⁠то Бе­ло­груд­ку вы­сле­ди­ли мест­ные маль­чиш­ки, спу­сти­лись за нею по ко­со­го­ру, при­та­и­лись. (7)  Бе­ло­груд­ка долго пет­ля­ла по лесу, пе­ре­ма­хи­вая с де­ре­ва на де­ре­во, потом ре­ши­ла, что люди ушли, и вер­ну­лась к гнез­ду.

(8)  Но за ней сле­ди­ло не­сколь­ко че­ло­ве­че­ских глаз. (9)  Бе­ло­груд­ка не по­чув­ство­ва­ла при­сут­ствия людей, по­то­му что кор­ми­ла ма­лы­шей и ни на что не об­ра­ща­ла вни­ма­ния.

(10)  Корм до­бы­вать ста­но­ви­лось всё труд­ней. (11)  Вб­ли­зи гнез­да его уже не было, и ку­ни­ца пошла к боль­шо­му бо­ло­ту за озе­ром. (12)  Там она пой­ма­ла сойку и, ра­дост­ная, по­мча­лась к сво­е­му гнез­ду.

(13)  Гнез­до было пу­стое. (14)  Бе­ло­груд­ка вы­ро­ни­ла из зубов птицу, что до­бы­ла с таким тру­дом, мет­ну­лась вверх по ели, потом вниз, потом опять к гнез­ду, хитро упря­тан­но­му в гу­стом ело­вом лап­ни­ке. (15)  Детёнышей не было. (16)  Если бы она умела кри­чать  — за­кри­ча­ла бы.

(17)  К ве­че­ру Бе­ло­груд­ка вы­сле­ди­ла, что её детёнышей унес­ли в де­рев­ню, и нашла дом, где их дер­жа­ли. (18)  До рас­све­та она ме­та­лась возле дома, ча­са­ми си­де­ла на черёмухе, под окном, слу­ша­ла, не за­пи­щат ли ма­лы­ши.

(19)  На сле­ду­ю­щий день Бе­ло­груд­ка про­кра­лась на се­но­вал и оста­лась там до рас­све­та, а днём уви­де­ла своих ма­лы­шей. (20)  Маль­чиш­ка вынес их в ста­рой шапке на крыль­цо и стал иг­рать с ними, пе­ре­во­ра­чи­вая квер­ху брюш­ка­ми, щёлкая их по носу. (21)  При­шли ещё маль­чиш­ки, стали кор­мить ма­лы­шей сырым мясом. (22)  На крыль­цо вышел хо­зя­ин и, по­ка­зы­вая на кунят, ска­зал:

—  (23)  Зачем му­ча­е­те зве­ру­шек? (24)  От­не­си­те в гнез­до. (25)  Про­па­дут.

(26)  Потом был тот страш­ный день, когда Бе­ло­груд­ка снова за­та­и­лась на сарае и снова ждала маль­чи­шек. (27)  Они по­яви­лись на крыль­це и о чём-⁠то спо­ри­ли. (28)  Один из них вынес ста­рую шапку, за­гля­нул в неё:

—  (29)  Э, подох один...

(30)  В ту же ночь на селе было при­ду­ше­но осо­бен­но много цып­лят и кур, а в край­них домах, рас­по­ло­жен­ных ближе к лесу, птица вовсе вы­ве­лась.

(31)  Долго не могли узнать на селе, кто это раз­бой­ни­ча­ет но­ча­ми. (32)  Но Бе­ло­груд­ка стала по­яв­лять­ся у домов даже днём  — её вы­сле­ди­ли и ра­ни­ли из ружья. (33)  Ку­ни­ца вре­мен­но ис­чез­ла, но когда она по­пра­ви­лась и окреп­ла, то снова при­ш­ла к тому дому, куда её будто на по­во­де тя­ну­ло. (34)  Она ещё, ко­неч­но, не знала, что взрос­лые ве­ле­ли детям от­не­сти кунят об­рат­но в гнез­до, но без­за­бот­ные маль­чиш­ки по­ле­ни­лись лезть в лес­ную ча­що­бу, бро­си­ли ма­лы­шей возле леса и ушли.

(35)  Бе­ло­груд­ка со­всем рас­сви­ре­пе­ла и стала по­яв­лять­ся у домов даже днём и рас­прав­лять­ся со всем, что было ей под силу. (36)  Её всё же из­ло­ви­ли и по­са­ди­ли в ящик, где она грыз­ла доски, кро­ши­ла щепу. (37)  Но мест­ный охот­ник ска­зал:

—  (38)  Ку­ни­ца не ви­но­ва­та. (39)  Её оби­де­ли,  — и вы­пу­стил зверь­ка на волю.

(40)  До сих пор пом­нят в де­рев­не Бе­ло­груд­ку. (41)  До сих пор здесь стро­го велят ре­бя­там, чтобы не смели тро­гать детёнышей зве­ру­шек и птиц. (42)  Спо­кой­но живут вб­ли­зи от жилья, на кру­том ле­си­стом ко­со­го­ре белки, лисы, раз­ные птицы и зве­руш­ки. (43)  И когда я бываю в этом селе, думаю одно и то же: «Вот если бы таких ко­со­го­ров было по­боль­ше возле наших сёл и го­ро­дов!»

* Аста­фьев Вик­тор Пет­ро­вич (1924–2001)  — рус­ский пи­са­тель. Во время Ве­ли­кой Оте­че­ствен­ной войны ушел на фронт доб­ро­воль­цем, во­е­вал про­стым сол­да­том, по­лу­чил тяжёлое ра­не­ние. В твор­че­стве Аста­фье­ва в рав­ной мере во­пло­ти­лись две важ­ные темы оте­че­ствен­ной ли­те­ра­ту­ры  — во­ен­ная и де­ре­вен­ская.