Время ме­ня­ет людей. Но кроме времени, есть еще одна категория, воз­дей­ству­ю­щая на тебя, может быть, даже посильнее, чем время. Это образ жизни, от­но­ше­ние к ней, со­стра­да­ние к другим. Су­ще­ству­ет соображение, что со­стра­да­ние воспитывается соб­ствен­ной бедой. Мне не нра­вит­ся это соображение. Я верю, что со­стра­да­ние — это осо­бен­ный талант, и без него труд­но оставаться человеком.

Человек без­мя­теж­ной судьбы знает, конечно, о бедах, о том, что есть несчастные, а среди них – и дети. Да, не­сча­стья и беды — это неизбежность. Но жизнь устро­е­на так, что не­сча­стье счастливому ка­жет­ся чаще всего далёким, порой даже нереальным. Если у тебя всё хорошо, беда пред­став­ля­ет­ся рассыпанной по миру ма­лень­ки­ми песчинками. Не­сча­стье кажется нетипичным, а ти­пич­ным — счастье. Сча­стье не будет счастьем, если оно каж­дый миг ста­нет думать о беде и горе.

Собственные беды остав­ля­ют в душе рубцы и учат че­ло­ве­ка важным истинам. Но если че­ло­век запоминает толь­ко такие уроки, у него за­ни­жен­ная чувствительность. Пла­кать от соб­ствен­ной боли не трудно. Труд­нее плакать от боли чужой. Зна­ме­ни­тый мыслитель про­шло­го сказал: «Процветание рас­кры­ва­ет наши пороки, а бед­ствие — наши добродетели».

(По А. Лиханову.)

Были ли у человеческого искусства два пути с самого начала или оно раздвоилось гораздо позже? Что же было вначале: потребность души поделиться своей красотой с другим человеком или потребность человека украсить свой боевой топор? А если потребность души, если просто накопившееся в душе потребовало выхода и изумления, то не всё ли равно, на что ему было излиться: на полезное орудие труда или просто на подходящую для этого поверхность прибрежной гладкой скалы?

Красота окружающего мира: цветка и полёта ласточки, туманного озера и звезды, восходящего солнца и пчелиного сота, дремучего дерева и женского лица — вся красота окружающего мира постепенно аккумулировалась в душе человека. Потом неизбежно началась отдача. Изображение цветка или оленя появилось на рукоятке боевого топора. Изображение солнца или птицы украсило берестяное ведерко либо первобытную глиняную тарелку. Ведь до сих пор народное искусство носит ярко выраженный прикладной характер. Всякое украшенное изделие – это прежде всего изделие. Будь то солонка, дуга, ложка, трепало, салазки, полотенце, детская колыбелька…

Потом уж искусство отвлеклось. Рисунок на скале не имеет никакого прикладного характера. Это просто радостный или горестный крик души. От никчёмного рисунка на скале до рисунка Рембрандта, оперы Вагнера, скульптуры Родена, романа Достоевского, стихотворения Блока, пируэта Галины Улановой.

(По В. Солоухину.)

Грубость в языке, как и грубость в манерах, неряшливость в одежде — очень распространенное явление, и свидетельствует оно о незащищенности человека, о его слабости, а вовсе не о силе. Я уж не говорю о том, что это признак невоспитанности, а иногда и жестокости.

По-настоящему сильный и уравновешенный человек не будет без нужды громко говорить и ругаться. Ведь давно известно, что каждый наш поступок, каждое наше слово отражается на окружающих и враждебно самому дорогому, что есть на свете, — человеческой жизни. И сильный человек, понимая все это, как раз и силен своим благородством и великодушием.

Учиться хорошей, спокойной, интеллигентной речи надо долго и внимательно — прислушиваясь, запоминая, читая. Но хоть и трудно — это нужно, действительно нужно! Наша речь — важнейшая часть не только нашего поведения, но и нашей личности, нашей души, ума, нашей способности не поддаваться влияниям среды, если она «затягивает».

(По Д. С. Лихачеву)

Я вспоминал сотни ответов мальчишек на вопрос: каким человеком тебе хочется стать. Сильным, храбрым, мужественным, умным, находчивым, бесстрашным… И никто не сказал — добрым. Почему доброта не ставится в один ряд с такими доблестями, как мужество и храбрость? Но ведь без доброты, подлинной теплоты сердца невозможна душевная красота человека. Добрые чувства, эмоциональная культура — это средоточие человечности.

Сегодня, когда в мире и так достаточно зла, нам стоит быть более терпимыми, внимательными и добрыми по отношению друг к другу, по отношению к окружающему живому миру и совершать самые смелые поступки во имя добра. Следование путём добра — путь самый приемлемый и единственный для человека. Он испытан, он верен, он полезен и человеку в одиночку, и всему обществу в целом.

Учить чувствовать и сочувствовать — это самое трудное, что есть в воспитании. Если добрые чувства не воспитаны в детстве, их никогда не воспитаешь, потому что они усваиваются одновременно с познанием первых и важнейших истин, главная из которых — это ценность жизни, чужой, своей, жизни животного мира и растений. В детстве человек должен пройти эмоциональную школу, школу воспитания добрых чувств.

(По Д. С. Лихачёву.)

Мы часто го­во­рим друг другу: «Желаю тебе всего доброго». Это не про­сто выражение вежливости. В этих сло­вах мы вы­ра­жа­ем свою че­ло­ве­че­скую сущность. Надо иметь боль­шую силу духа, чтобы уметь же­лать добра другим. Уме­ние чувствовать, уме­ние видеть по-доброму окру­жа­ю­щих тебя людей — это не толь­ко показатель культуры, но и ре­зуль­тат огромной внут­рен­ней работы духа.

Обращаясь друг к другу с просьбой, мы го­во­рим «пожалуйста». Прось­ба — это порыв души. От­ка­зать человеку в по­мо­щи — зна­чит потерять соб­ствен­ное человеческое достоинство. Рав­но­ду­шие к нуж­да­ю­щим­ся в по­мо­щи — это ду­шев­ное уродство. Чтобы убе­речь себя от равнодушия, надо раз­ви­вать в своей душе соучастие, сочувствие, сострадание. И в то же время — уме­ние отличать без­обид­ные человеческие сла­бо­сти от пороков, ка­ле­ча­щих душу.

Увеличивать добро в окру­жа­ю­щем нас мире — в этом за­клю­ча­ет­ся самая боль­шая цель в жизни. Добро сла­га­ет­ся из малого. И каж­дый раз жизнь ста­вит перед че­ло­ве­ком задачу, ко­то­рую надо уметь решать. Лю­бовь и дружба, раз­рас­та­ясь и рас­про­стра­ня­ясь на многое, об­ре­та­ют новые силы, ста­но­вят­ся все выше, а человек, их центр, мудрее.

(По Д. Лихачеву)