(1)  По пути домой стало ду­мать­ся о ба­буш­ке. (2)  Сей­час, со сто­ро­ны, она ка­за­лась такой сла­бой и оди­но­кой. (3)  А тут ещё эти ночи в сле­зах, слов­но на­ка­за­ние. (4)  И с какой, верно, тя­го­стью ждёт она ночи. (5)  Все люди пе­ре­жи­ли горь­кое и за­бы­ли, а у бабы Дуни оно всплы­ва­ет в па­мя­ти снова и снова. (6)  Про ба­буш­ку ду­мать было боль­но. (7)  Но как по­мочь ей?

(8)  Раз­ду­мы­вая, Гриша шёл не­то­роп­ли­во, и в душе его что-⁠то теп­ле­ло и таяло, там что-⁠то жгло и жгло.

(9)  3а ужи­ном он выпил креп­кий чай, чтобы не смо­ри­ло. (10)  Выпил чашку, дру­гую, го­то­вя себя к бес­сон­ной ночи.

(11)  И при­ш­ла ночь. (12)  По­ту­ши­ли свет. (13)  Гриша не лёг, а сел в по­сте­ли, до­жи­да­ясь сво­е­го часа. (14)  И вот когда, на­ко­нец, из ком­на­ты ба­буш­ки до­нес­лось ещё не­внят­ное бор­мо­та­ние, он под­нял­ся и пошёл. (15)  Свет в кухне зажёг, встал возле кро­ва­ти, чув­ствуя, как охва­ты­ва­ет его не­воль­ная дрожь и серд­це за­ми­ра­ет в страш­ном пред­чув­ствии.

—  (16)  Кар­точ­ки! (17)  Куда по­де­ва­лись хлеб­ные кар­точ­ки? (18)  В синем пла­точ­ке. (19)  Люди доб­рые! (20)  Ре­бя­тиш­ки! (21)  Домой приду, они есть по­про­сят! (22)  Хле­бец дай, ма­муш­ка. (23)  А ма­муш­ка ихняя!..

(24)  Баба Дуня за­пну­лась, слов­но оше­ломлённая, и за­кри­ча­ла:

—  (25)  Люди доб­рые! (26)  Не дайте по­ме­реть! (27)  Пе­тя­ня! (28)  Шура! (29)  Та­еч­ка!

(30)  Имена детей она слов­но вы­пе­ва­ла, тонко и бо­лез­нен­но, и слёзы, слёзы под­ка­ты­ва­ли.

(31)  Гриша глу­бо­ко вздох­нул, чтобы крик­нуть гром­че, при­ка­зать, и ба­буш­ка пе­ре­ста­нет пла­кать, и даже ногу при­под­нял  — топ­нуть. (32)  Чтобы уж на­вер­ня­ка.

—  (33)  Хлеб­ные кар­точ­ки,  — в тяж­кой муке, со сле­за­ми вы­го­ва­ри­ва­ла баба Дуня.

(34)  Серд­це маль­чи­ка об­ли­лось жа­ло­стью и болью. (35)  3абыв об­ду­ман­ное, он опу­стил­ся на ко­ле­ни перед кро­ва­тью и стал убеж­дать, мягко, лас­ко­во:

—  (36)  Вот ваши кар­точ­ки, ба­ба­ня. (37)  В синем пла­точ­ке, да? (38)  Ваши в синем пла­точ­ке? (39)  Это ваши, вы об­ро­ни­ли. (40)  А я под­нял. (41)  Вот ви­ди­те, возь­ми­те,  — на­стой­чи­во по­вто­рял он.  —  (42)  Все целые, бе­ри­те.

(43)  Баба Дуня смолк­ла. (44)  Ви­ди­мо, там, во сне, она всё слы­ша­ла и по­ни­ма­ла. (45)  Не сразу при­шли слова. (46)  «Мои, мои! (47)  Пла­то­чек мой, синий. (48)  Люди ска­жут. (49)  Мои кар­точ­ки, я об­ро­ни­ла. (50)  Спаси Хри­стос, доб­рый че­ло­век!»

(51)  По го­ло­су её Гриша понял, что сей­час она за­пла­чет.

—  (52)  Не надо пла­кать,  — гром­ко ска­зал он.  —  (53)  Кар­точ­ки целые. (54)  3ачем же пла­кать? (55)  Возь­ми­те хлеба и не­си­те де­тиш­кам. (56)  Не­си­те, по­ужи­най­те и ло­жи­тесь спать,  — го­во­рил он, слов­но при­ка­зы­вал.  —  (57)  И спите спо­кой­но. (58)  Спите.

(59)  Баба Дуня смолк­ла.

(60)  Гриша по­до­ждал, при­слу­шал­ся к ров­но­му ба­буш­ки­но­му ды­ха­нию, под­нял­ся. (61)  Его бил озноб. (62)  Какой-⁠то холод про­ни­зы­вал до ко­стей. (63)  И нель­зя было со­греть­ся. (64)  Печка была ещё тепла. (65)  Он сидел у печки и пла­кал. (66)  Слёзы ка­ти­лись и ка­ти­лись. (67)  Они шли от серд­ца, по­то­му что серд­це бо­ле­ло и ныло, жалея бабу Дуню и кого-⁠то ещё. (68)  Он не спал, но на­хо­дил­ся в стран­ном за­бы­тьи, слов­но в годах далёких, иных, и в жизни чужой, и ви­де­лось ему там, в этой жизни, такое горь­кое, такая беда и пе­чаль, что он не мог не пла­кать. (69)  Он пла­кал, вы­ти­рая слёзы ку­ла­ком.

* Еки­мов Борис Пет­ро­вич (род. в 1938)  — рус­ский со­вет­ский пуб­ли­цист и про­за­ик.