(1)Мы за­дер­жа­лись в школе, и, когда вышли на улицу, уже смер­ка­лось. (2)Снегу на­ва­ли­ло до по­ло­ви­ны ва­лен­ка. (3)Я за­бес­по­ко­ил­ся, зная, как же­сто­ки наши степ­ные си­бир­ские ме­те­ли, какие беды они могут при­не­сти.

(4)И скоро на­ча­лось то, чего я опа­сал­ся. (5)Сне­жин­ки вдруг за­кру­жи­лись в таком танце, что через не­сколь­ко минут на­ча­лась на­сто­я­щая пурга, вско­ре пе­ре­шед­шая в боль­шой буран. (6)Узень­кую до­рож­ку, ко­то­рая вела в наше село, то и дело за­сы­па­ло сне­гом, а потом она и со­всем про­па­ла. (7)Будто из-под ног её украл кто-то очень не­доб­рый.

(8)Я ис­пу­гал­ся и не знал, что де­лать даль­ше. (9)Ветер сви­стел на все лады, чу­ди­лись волки. (10)И вдруг в вое ветра я услы­шал спо­кой­ный голос ма­те­ри: «Не бойся, тебе надо за­рыть­ся в снег». (11)Я так отчётливо слы­шал голос моей ма­те­ри, от­лич­но зная, что ма­ми­ным го­ло­сом я раз­го­ва­ри­ваю сам с собой в моём во­об­ра­же­нии…

(12)Мы вы­ры­ли пе­щер­ку и всю ночь про­си­де­ли, рас­ска­зы­вая друг другу раз­ные ис­то­рии. (13)А утром, про­бив дыру на сво­бо­ду, мы от­пра­ви­лись домой.

(14)От­крыв дверь, я бро­сил­ся к маме. (15)Бро­сил­ся и — что было, то было — за­пла­кал.

– (16)Да о чём ты? (17)Пе­ре­обу­вай­ся да живо за стол, — ска­за­ла мать, ни­че­го не спро­сив о ми­нув­шей ночи.

(18)При­е­хал отец. (19)Он хва­лил меня, обе­щал мне ку­пить ма­лень­кое, но на­сто­я­щее ружьё. (20)Он удив­лял­ся моей на­ход­чи­во­сти. (21)А мать?.. (22)Мать ска­за­ла: «Парню три­на­дца­тый год, и стран­но было бы, если бы он рас­те­рял­ся в ме­тель да себя с то­ва­ри­ща­ми не спас».

(23)Ве­че­ром мы оста­лись с ба­буш­кой вдвоём. (24)Мать ушла на стан­цию, к фельд­ше­ру. (25)Ска­за­ла, что уго­ре­ла — болит го­ло­ва. (26)С ба­буш­кой мне все­гда было легко и про­сто. (27)Я спро­сил её: «Ба­буш­ка, хоть ты скажи мне прав­ду: по­че­му мать не по­жа­ле­ла меня? (28)Не­уже­ли я в самом деле такой нестoящий?».

– (29)Ду­рень ты, боль­ше никто! — от­ве­ти­ла ба­буш­ка. — (30)Мать всю ночь не спала, ре­ве­ла, как ума­лишённая, с со­ба­кой по степи тебя ис­ка­ла, ко­ле­ни об­мо­ро­зи­ла... (31)Толь­ко ты ей, смот­ри, об этом ни гугу!

(32)Вско­ре вер­ну­лась мать. (33)Она ска­за­ла ба­буш­ке: «Фельд­шер дал по­рош­ки от го­ло­вы. (34)Го­во­рит, че­пу­ха, скоро пройдёт».

(35)Я бро­сил­ся к ма­те­ри и обнял её ноги. (36)Сквозь толщу юбок я по­чув­ство­вал, что её ко­ле­ни за­бин­то­ва­ны. (37)Но я даже не подал виду. (38)Я ни­ко­гда ещё не был так лас­ков с нею. (39)Я ни­ко­гда ещё так не любил свою мать. (40)Об­ли­ва­ясь сле­за­ми, я це­ло­вал её об­вет­рен­ные руки. (41)А она по­гла­ди­ла меня по го­ло­ве и ушла, чтобы лечь. (42)Ви­ди­мо, сто­ять ей было труд­но.

(43)Так рас­ти­ла и за­ка­ли­ва­ла нас наша лю­бя­щая и за­бот­ли­вая мать. (44)Да­ле­ко смот­ре­ла она. (45)И ху­до­го из этого не по­лу­чи­лось. (46)Мой брат те­перь два­жды Герой. (47)И про себя я кое-что мог бы ска­зать, да ма­те­рью стро­го-на­стро­го на­ка­за­но как можно мень­ше го­во­рить о себе.

* Пермя'к Ев­ге­ний Ан­дре­евич (на­сто­я­щая фа­ми­лия — Вис­сов) (1902 — 1982) — рус­ский со­вет­ский пи­са­тель.

(1)Вовка примчался через десять минут. (2)На моём столе лежал раскрытый том Пушкина. (3)Такую толстенную книгу Вовка никогда не видал.

– (4)Давай почитаем! — торопился Вовка.

(5)Как мы читали Пушкина! (6)Первый раз — самостоятельно, без руководства взрослых, пусть даже очень хороших и мудрых. (7)Как захлёбывались мы радостью познания неизвестных доселе слов и чувств — точно подкрались к благодатному источнику, который зачем-то прятали от нас прежде, давая из него лишь по глоточку отфильтрованной влаги. (8)И вот мы пьём медленно, без всяких помех, и нам ломит зубы студёность и новизна. (9)Мы были полны восторга, ещё не умея выразить то, что переполняет нас до самого края, а только слушая себя, своё сердце, слушая, как замирает оно, когда возносит вдруг душу какая-то волна, и как обрывается всё внутри, когда волна эта бросает вниз, словно испытывая нашу прочность.

(10)Мы ещё не знали, что стихи Пушкина обладают этим волшебным умением, что волнуют нас образы и видения, слагаемые из слов, и что мы переживаем одно из самых счастливых мгновений, которые даруются человеку.

(11)Отныне, встречаясь, мы с Вовкой вели странные речи, в которых незримо присутствовал Александр Сергеевич. (12)Ну, например, я спрашивал своего друга:

– Как ты вчера до дому довлачился? (13)В обитель дальнюю?

(14)А Вовка отвечал:

– Поздно уже прикандыбал. (15)Почти пред ясным восходом зари.

(16)Говоря друг другу эти слова, мы, конечно, шутили, но не так, чтобы очень. (17)Спроси нас в ту пору со взрослой строгостью в голосе, что это мы так по-дурацки шутим, мы бы, наверное, смутились и перестали вставлять в свою речь пушкинские слова, но мы ведь переговаривались негромко, говоря друг дружке свои замечательные тирады, и, по крайней мере, никому другому знаний своих не демонстрировали.

(18)Лишь однажды Вовка сорвался.

(19)Так уж выходило, что слова эти и выражения легко и радостно впитывала наша память, похожая на губку, да ведь ещё мы и упражнялись, вставляя в свои речи пушкинские обороты, поэтому Вовку было трудно судить за раскрытие тайны, когда он вдруг сжал кулак и крикнул:

– Вострепещи, тиран! (20)Уж близок час паденья!

(21)Это было в начале последнего урока. (22)Анна Николаевна рассказывала про последние известия с фронта, а Вовка, такая у него была почётная обязанность, передвигал флажки на карте под руководством учительницы.

(23)Наши били фрицев, флажки двигались каждый день, расширяя фронт атак, и в тот день скакнули далеко вперёд. (24)Вот Вовка и не выдержал.

(25)Все засмеялись его необыкновенным словам — все, кроме меня и Анны Николаевны. (26)Учительница же заглянула Вовке прямо в глаза, а потом долго смотрела ему вслед, пока мой друг, притихший, медленно, словно раненый, шёл к парте, усаживался, лез зачем-то в портфель.

– (27)М-мда! — задумчиво произнесла Анна Николаевна. (28)После небольшой паузы она сказала:

– Ребята, а давайте проведём в классе конкурс на лучшего исполнителя стихотворений Пушкина!

* Ли­ха­нов Аль­берт Ана­то­лье­вич (род. в 1935 г.) — пи­са­тель, жур­на­лист, пред­се­да­тель Рос­сий­ско­го дет­ско­го фонда. Осо­бое вни­ма­ние в своих про­из­ве­де­ни­ях пи­са­тель уде­ля­ет роли семьи и школы в вос­пи­та­нии ребёнка, в фор­ми­ро­ва­нии его ха­рак­те­ра.

— (1)Ба­бу­ля, это к тебе, — ска­за­ла Та­неч­ка, входя в квар­ти­ру в со­про­вож­де­нии двух де­во­чек и од­но­го серьёзного маль­чи­ка. (2)Сле­пая Анна Фе­до­тов­на сто­я­ла на по­ро­ге кухни, не видя, но точно зная, что ре­бя­тиш­ки за­стен­чи­во жмут­ся у по­ро­га.

— (3)Про­хо­ди­те в ком­на­ту и рас­ска­зы­вай­те, по ка­ко­му делу при­шли, — ска­за­ла она.

— (4)Ваша внуч­ка Таня рас­ска­за­ла, что у вас фа­ши­сты убили сына и что он вам писал пись­ма. (5)А мы взяли почин: «Нет не­из­вест­ных ге­ро­ев». (6)И ещё она ска­за­ла, что вы ослеп­ли от горя.

(7)Маль­чик вы­па­лил всё одним духом и за­мол­чал.

(8)Анна Фе­до­тов­на уточ­ни­ла:

— (9)Сын успел на­пи­сать всего одно пись­мо. (10)А вто­рое на­пи­сал после его смер­ти его то­ва­рищ.

(11)Она про­тя­ну­ла руку, взяла с при­выч­но­го места папку и от­кры­ла её. (12)Дети не­дол­го по­шу­шу­ка­лись, и боль­шая де­воч­ка ска­за­ла с не­скры­ва­е­мым не­до­ве­ри­ем:

— (13)Это же всё не­на­сто­я­щее!

— (14)Пра­виль­но, это копии, по­то­му что на­сто­я­щи­ми пись­ма­ми я очень до­ро­жу, — по­яс­ни­ла Анна Фе­до­тов­на, хотя ей не очень-то по­нра­вил­ся тон. — (15)От­крой­те верх­ний ящик ко­мо­да. (16)До­стань­те де­ре­вян­ную шка­тул­ку и пе­ре­дай­те её мне.

(17)Когда ей по­ло­жи­ли на руки шка­тул­ку, она от­кры­ла её, бе­реж­но до­ста­ла бес­цен­ные ли­сточ­ки. (18)Дети долго раз­гля­ды­ва­ли до­ку­мен­ты, шеп­та­лись, а потом маль­чик не­ре­ши­тель­но ска­зал:

— (19)Вы долж­ны пе­ре­дать эти до­ку­мен­ты нам. (20)По­жа­луй­ста.

— (21) Эти пись­ма ка­са­ют­ся моего сына, по­че­му же я долж­на пе­ре­дать их вам? — почти ве­се­ло уди­ви­лась она.

— (22)По­то­му что у нас в школе со­зда­ют музей ко дню ве­ли­кой По­бе­ды.

— (23)Я с удо­воль­стви­ем отдам ва­ше­му музею копии этих писем.

— (24)А зачем нам ваши копии? — с вы­зы­ва­ю­щей агрес­си­ей вдруг вкли­ни­лась в раз­го­вор стар­шая де­воч­ка, и Анна Фе­до­тов­на по­ди­ви­лась, каким офи­ци­аль­но-не­че­ло­ве­че­ским может стать голос ребёнка. — (25)Музей не возьмёт копии.

— (26)Не возьмёт, и вы не бе­ри­те. — (27)Анне Фе­до­тов­не очень не по­нра­вил­ся этот тон, вы­зы­ва­ю­щий, пол­ный не­по­нят­ной для неё пре­тен­зии. — (28)И, по­жа­луй­ста, вер­ни­те мне все до­ку­мен­ты.

(29)Они молча от­да­ли ей пись­ма и по­хо­рон­ку. (30)Анна Фе­до­тов­на ощу­па­ла каж­дый ли­сток, удо­сто­ве­ри­лась, что они под­лин­ные, ак­ку­рат­но сло­жи­ла в шка­тул­ку и ска­за­ла:

— (31)Маль­чик, по­ставь шка­тул­ку на место. (32)И за­двинь ящик плот­но, чтобы я слы­ша­ла.

(33)Но слы­ша­ла она сей­час плохо, по­то­му что преды­ду­щий раз­го­вор силь­но обес­по­ко­ил её, уди­вил и оби­дел.

— (34)Трус не­счаст­ный, — вдруг отчётливо, с не­ве­ро­ят­ным пре­зре­ни­ем ска­за­ла боль­шая де­воч­ка. — (35)Толь­ко пикни у нас.

— (36)Всё равно нель­зя, — го­ря­чо и не­по­нят­но за­шеп­тал маль­чик.

— (37)Молчи лучше! — обо­рва­ла его де­воч­ка. — (38)А то мы тебе такое устро­им, что на­пла­чешь­ся.

(39)Но и этот гром­кий голос про­ле­тел, ви­ди­мо, мимо со­зна­ния Анны Фе­до­тов­ны. (40)Она ждала скри­па за­дви­га­е­мо­го ящика, вся была со­сре­до­то­че­на на этом скри­пе и, когда на­ко­нец он раз­дал­ся, вздох­ну­ла с об­лег­че­ни­ем:

— (41)Сту­пай­те, дети. (42)Я очень уста­ла.

(43)Де­ле­га­ция молча уда­ли­лась.

(44)Го­речь и не очень по­нят­ная обида скоро оста­ви­ли Анну Фе­до­тов­ну...

(45)Ве­че­ром внуч­ка как обыч­но чи­та­ла ей пись­мо сына, но Анна Фе­до­тов­на вдруг про­го­во­ри­ла:

— (46)Он чего-то не хотел, а они гро­зи­лись, пу­га­ли его. (47)Таня! (48)За­гля­ни в шка­тул­ку!

— (49)Нету, — тихо ска­за­ла Таня. — (50)По­хо­рон­ка на месте, фо­то­гра­фии, а писем нет.

(51)Анна Фе­до­тов­на при­кры­ла сле­пые глаза, на­пряжённо при­слу­ша­лась, но душа её мол­ча­ла, и голос сына более не зву­чал в ней. (52)Он угас, умер, погиб вто­рич­но, и те­перь уже погиб на­все­гда. (53)Пись­ма, поль­зу­ясь её сле­по­той, вы­ну­ли не из шка­тул­ки — их вы­ну­ли из её души, и те­перь ослеп­ла и оглох­ла не толь­ко она, но и её душа…

* Ва­си­льев Борис Льво­вич (1924) — рус­ский пи­са­тель. Тема войны и судь­бы по­ко­ле­ния, для ко­то­ро­го война стала глав­ным со­бы­ти­ем в жизни, стала глав­ной в его твор­че­стве и нашла от­ра­же­ние во мно­гих про­из­ве­де­ни­ях, таких как «А зори здесь тихие...», «В спис­ках не зна­чил­ся», «Зав­тра была война» и др.

(1)В тре­тью во­ен­ную осень после уро­ков Анна Ни­ко­ла­ев­на не от­пу­сти­ла нас по домам, а раз­да­ла узкие по­лос­ки бу­ма­ги, на ко­то­рых под жир­ной фи­о­ле­то­вой пе­ча­тью — всё честь по чести! — было на­пи­са­но, что такой-то или такая-то дей­стви­тель­но учит­ся во вто­ром клас­се де­вя­той на­чаль­ной школы.

– (2)Вот! (3)С этой! (4)Справ­кой! — раз­де­ляя слова, делая между ними паузы и, таким об­ра­зом, не про­сто объ­яс­няя, а вну­шая, вдалб­ли­вая нам пра­ви­ло, ко­то­рое тре­бо­ва­лось за­пом­нить, Анна Ни­ко­ла­ев­на разъ­яс­ня­ла и осталь­ное. — (5)И пись­мен­ным! (6)По­ру­чи­тель­ством! (7)Мамы! (8)Вы! (9)Пойдёте! (10)В дет­скую! (11)Биб­лио­те­ку! (12)И за­пи­ше­тесь!

(13)Дет­ское ли­ко­ва­ние не оста­но­вить. (14)Да и не нужно его оста­нав­ли­вать, по­то­му что это ведь сти­хия. (15)По­это­му наша муд­рая Анна Ни­ко­ла­ев­на толь­ко улыб­ну­лась, когда мы за­ора­ли на ра­до­стях, за­кол­го­ти­лись в своих пар­тах, как в ко­ро­бах, ото­шла в сто­ро­ну, при­сло­ни­лась к тёплой печке, при­кры­ла глаза и сло­жи­ла руки ка­ла­чи­ком.

(16)Те­перь самое время объ­яс­нить, от­че­го уж мы так воз­ра­до­ва­лись. (17)Дело в том, что все мы давно уже на­учи­лись чи­тать — со­от­вет­ствен­но воз­рас­ту, ко­неч­но же, за­про­сто раз­де­лы­ва­лись с тон­ки­ми, ещё до­во­ен­ны­ми, кле­е­ны­ми-пе­ре­кле­ен­ны­ми кни­жеч­ка­ми, ко­то­рые да­ва­ла в клас­се Анна Ни­ко­ла­ев­на, но вот в биб­лио­те­ку нас не пус­ка­ли, в биб­лио­те­ку за­пи­сы­ва­ли по­че­му-то лишь со вто­ро­го клас­са. (18)А кому в дет­стве не хо­чет­ся быть по­стар­ше? (19)Че­ло­век, ко­то­рый по­се­ща­ет биб­лио­те­ку, — са­мо­сто­я­тель­ный че­ло­век, и биб­лио­те­ка — за­мет­ный при­знак этой са­мо­сто­я­тель­но­сти.

(20)По­сте­пен­но мы утих­ли, уго­мо­ни­лись, и Анна Ни­ко­ла­ев­на снова стала объ­яс­нять.

– (21)В пись­мен­ном! (22)По­ру­чи­тель­стве! (23)Мама долж­на на­пи­сать! (24)Что в слу­чае! (25)По­те­ри! (26)Книг! (27)Она! (28)Воз­ме­стит! (29)Утра­ту! (30)В де­ся­ти­крат­ном! (31)Раз­ме­ре!

– (32)Те­перь вы по­ни­ма­е­те свою от­вет­ствен­ность? — спро­си­ла она уже обык­но­вен­ным, спо­кой­ным го­ло­сом.

(33)Можно было и не спра­ши­вать. (34)Без вся­ко­го со­мне­ния, штраф за по­те­рян­ную книж­ку в де­ся­ти­крат­ном раз­ме­ре вы­гля­дел чу­до­вищ­ным на­ка­за­ни­ем. (35)Вы­хо­ди­ло, что книж­ки чи­тать будем мы и те­рять, если доведётся, тоже будем их мы, а вот мамам придётся стра­дать из-за этого, будто мало им и так достаётся.

(36)Да, мы росли в стро­го­сти во­ен­ной поры. (37)Но мы жили, как живут люди все­гда, толь­ко с дет­ства знали: там-то и там-то есть стро­гая черта, и Анна Ни­ко­ла­ев­на про­сто пре­ду­пре­жда­ла об этой черте. (38)Вну­ша­ла нам, вто­ро­класс­ни­кам, важ­ную ис­ти­ну, со­глас­но ко­то­рой и мал и стар за­ви­си­мы друг от друж­ки, и коли ты за­бу­дешь об этом, за­бу­дешь о том, что книж­ку надо бе­речь, и по­те­ря­ешь по рас­се­ян­но­сти или ещё по какой дру­гой, пусть даже ува­жи­тель­ной при­чи­не, то маме твоей придётся от­ве­чать за тебя, пла­кать, со­би­рать по рублю день­ги в де­ся­ти­крат­ном раз­ме­ре.

(39)По­взды­хав, за­ру­бив себе на носу же­сто­кий раз­мер от­вет­ствен­но­сти и ещё одно пра­ви­ло, по ко­то­ро­му мама долж­на прий­ти сама вме­сте с тобой, за­хва­тив при этом пас­порт, мы вы­ле­те­ли на волю, снова ликуя и тол­ка­ясь.

* Ли­ха­нов Аль­берт Ана­то­лье­вич (род. в 1935 г.) — пи­са­тель, жур­на­лист, пред­се­да­тель Рос­сий­ско­го дет­ско­го фонда. Осо­бое вни­ма­ние в своих про­из­ве­де­ни­ях пи­са­тель уде­ля­ет роли семьи и школы в вос­пи­та­нии ребёнка, в фор­ми­ро­ва­нии его ха­рак­те­ра.

(1)В дверь по­зво­ни­ли. (2)Из при­хо­жей до­нес­лись оживлённые го­ло­са и смех. (3)По­яви­лись гости. (4)Со­лид­ные, хо­ро­шо оде­тые люди здо­ро­ва­лись с хо­зя­е­ва­ми, под­хо­ди­ли к столу, на­кла­ды­ва­ли в та­рел­ки за­кус­ку. (5)Дамы рас­по­ла­га­лись в удоб­ных мяг­ких крес­лах; муж­чи­ны, об­ра­зо­вав групп­ки, бе­се­до­ва­ли друг с дру­гом. (6)Семён Пет­ро­вич под­нял меня с места и пред­ста­вил го­стям:

– (7)Вот Иван, самый боль­шой ори­ги­нал из всех дру­зей моей до­че­ри.

(8)Не­ожи­дан­но попав в центр вни­ма­ния, я был силь­но смущён и, ка­жет­ся, по­крас­нел. (9)Гости за­улы­ба­лись, с лю­бо­пыт­ством огля­ды­вая меня, слов­но ожи­дая, что я не­мед­лен­но до­ка­жу спра­вед­ли­вость слов про­фес­со­ра.

(10)Он хлоп­нул меня по плечу:

– (11)Да, молодёжь нынче лю­бо­пыт­ная. (12)С ней надо го­во­рить, надо об­щать­ся!

(13)Одна ин­те­рес­ная дама по­вер­ну­лась ко мне:

– (14)Вот ска­жи­те мне, Ваня. (15)У меня дочь пят­на­дца­ти лет, и она це­лы­ми днями слу­ша­ет какой-то визг. (16)У нас рос­кош­ная биб­лио­те­ка, боль­шая, с ред­ки­ми кни­га­ми, но она ни­че­го­шень­ки не хочет. (17)Придёт из школы, кое-как уроки сде­ла­ет, вклю­чит маг­ни­то­фон и слу­ша­ет до ве­че­ра.

– (18)Это у них на­зы­ва­ет­ся «бал­де­ет», — ра­дост­но со­об­щил один из го­стей.

– (19)Дух про­ти­во­ре­чия, — убеждённо ска­зал дру­гой.

– (20)А по-моему, — за­явил под­тя­ну­тый муж­чи­на, — всё дело в из­ба­ло­ван­но­сти. (21)Ны­неш­ние мо­ло­дые люди живут как-то слиш­ком легко, без труд­но­стей.

– (22)О-о, это ста­рая песня, — за­сме­я­лась дама. — (23)По­лу­ча­ет­ся, что если нам было тя­же­ло, то пусть и им будет так же? (24)Глупо!

– (25)На­вер­ное, глупо, — со­гла­сил­ся под­тя­ну­тый. (26)Он хотел что-то до­ба­вить, но за­меш­кал­ся.

(27)Семён Пет­ро­вич решил пе­ре­ме­нить тему:

– (28)Я на­де­юсь, что вы не бу­де­те про­тив, если моя дочь что-ни­будь споёт?

– (29)Это будет пре­крас­но, — томно ска­за­ла по­жи­лая дама.

(30)Семён Пет­ро­вич по­вер­нул­ся к Кате, не за­ме­чая её угрю­мо­го взгля­да:

– (31)Ка­тю­ша, давай-ка «Со­ло­вья» аля­бьев­ско­го...

– (32)3начит, «Со­ло­вья»? — спро­си­ла Катя.

(33)Она мягко кос­ну­лась паль­ца­ми кла­виш — нежно за­зву­ча­ло вступ­ле­ние. (34)Катя за­пе­ла то­нень­ким го­лос­ком:

– (35)Со­ло­вей мой, со­ло­вей,

Чтоб ты сдох­, Бар­ма­лей!..

– (36)Что? — рас­те­рян­но про­бор­мо­та­ла мама.

(37)Катя пе­ре­ста­ла иг­рать и по­вер­ну­ла к нам раз­го­рячённое лицо:

– (38)Я этого «Со­ло­вья» с пяти лет пою. (39)К нам гости — тут я со своим «Со­ловьём»! (40)Я, если б он мне по­пал­ся, этот со­ло­вей, его на мед­лен­ном огне из­жа­ри­ла бы!..

(41)Ото­ро­пев­шие гости не могли вы­мол­вить ни слова.

* Шах­на­за­ров Карен Ге­ор­ги­е­вич (род. в 1952 г.) — со­вет­ский и рос­сий­ский ки­но­ре­жиссёр, сце­на­рист, про­дю­сер.

(1)Слав­ка шагал вдоль длин­ной на­бе­реж­ной. (2)Мимо те­ат­ра с вы­со­кой ко­лон­на­дой, мимо за­пер­тых ки­ос­ков и фон­та­на, оку­тан­но­го вы­мок­ши­ми вет­ка­ми рас­ки­ди­стой ивы… (3)У ки­но­те­ат­ра он спу­стил­ся к самой воде.

(4)Ни­ко­го здесь не было. (5)На ка­мен­ной плите ле­жа­ли мно­го­пу­до­вые якоря — в па­мять о по­гиб­ших мо­ря­ках; не­то­роп­ли­во шёл в даль на­бе­реж­ной серый катер тех­ни­че­ской служ­бы. (6)Серо-синие бо­е­вые ко­раб­ли были не­по­движ­ны, они сто­я­ли как воз­ник­шие над водой кре­по­сти.

(7)Над ко­раб­ля­ми, над морем не­уто­ми­мо но­си­лись чайки.

(8)Море вдали было спо­кой­ное и очень синее, а у бе­ре­га, раз­би­ва­ясь на волны, ста­но­ви­лось тёмно-зелёным. (9)Волны ше­ве­ли­ли у кам­ней во­до­рос­ли, и гро­мад­ные камни время от вре­ме­ни по­ка­зы­ва­лись над водой.

(10)У са­мо­го даль­не­го камня Слав­ка за­ме­тил белое пят­ныш­ко. (11)Там бился на мел­кой волне иг­ру­шеч­ный ко­раб­лик. (12)Было ясно, что ях­точ­ка по­па­ла в беду.

(13)Гиб­ну­щие ко­раб­ли надо спа­сать, даже если они со­всем кро­шеч­ные.

(14)До па­рус­ни­ка было мет­ров два­дцать. (15)До­плыть — раз плю­нуть. (16)Но Слав­ка се­год­ня твёрдо обе­щал маме, что не будет ку­пать­ся. (17)Можно, ко­неч­но, успо­ко­ить со­весть тем, что спа­са­тель­ная экс­пе­ди­ция — это не ку­па­ние, но лучше сна­ча­ла по­про­бо­вать дру­гой спо­соб.

(18)Слав­ка то­роп­ли­во ра­зул­ся, шаг­нул на пер­вый ка­мень. (19) Камни об­рос­ли скольз­кой зе­ле­нью. (20)Время от вре­ме­ни их при­кры­ва­ла волна, тогда вода ста­но­ви­лась мут­ной, не­про­зрач­ной. (21) Ино­гда при­хо­ди­лось пры­гать с од­но­го скольз­ко­го усту­па на дру­гой. (22)Было жут­ко­ва­то и ве­се­ло.

(23)На­ко­нец Слав­ка до­брал­ся. (24)Встал ко­ле­ня­ми на мок­рый ка­мен­ный скос, до­тя­нул­ся до ма­лень­кой мачты.

(25)Ях­точ­ка ока­за­лась сде­лан­ной гру­бо­ва­то, но проч­но и пра­виль­но: с на­мерт­во за­креплённым пря­мым рулём, с туго на­тя­ну­ты­ми про­во­лоч­ны­ми ка­на­та­ми, с шёлко­вы­ми па­ру­са­ми. (26) Лёгонь­кий кор­пус был сде­лан из пе­но­пла­ста.

(27)Слав­ка за­ко­ле­бал­ся. (28)Взять па­рус­ник себе? (29)Он давно хотел по­хо­жий ко­раб­лик, меч­тал, как будет пус­кать его в

за­ли­ве. (30)Но ведь не для него, Слав­ки, его стро­и­ли, а для того, чтоб плыл он по морям и оке­а­нам.

— (31)Плыви, — ска­зал Слав­ка.

(32)И ма­лень­кий шлюп с тре­уголь­ны­ми па­ру­са­ми за­пры­гал среди волн, пошёл к вы­хо­ду из бухты, в от­кры­тое море…

(33)Слав­ка был счаст­лив.

(1)Когда мне было лет шесть, наверное, или шесть с половиной, я совершенно не знал, кем же я в конце концов буду на этом свете. (2)То у меня разгорался аппетит выучиться на такого художника, который рисует на уличном асфальте белые полоски для мчащихся машин. (3)А то мне казалось, что неплохо бы стать отважным путешественником и переплыть все океаны на утлом челноке, питаясь одной только сырой рыбой. (4)А на другой день мне уже приспичило стать боксёром, потому что я увидел в телевизоре розыгрыш первенства Европы по боксу. (5)Как они молотили друг друга — просто ужас какой-то! (6)А потом показали их тренировку, и тут они колотили уже тяжёлую кожаную «грушу» — такой продолговатый тяжёлый мяч; по нему надо бить изо всех сил, лупить что есть мочи, чтобы развивать в себе силу удара. (7)И я тоже решил стать самым сильным человеком во дворе.

(8)Я сказал папе:

– Папа, купи мне боксёрскую грушу! (9)Буду тренироваться и стану боксёром.

– (10)Нечего тратить на ерунду деньги, — ответил папа. — (11)Тренируйся уж как-нибудь без груши.

(12)И он оделся и пошёл на работу. (13)А мама сразу же заметила, что я обиделся, и постаралась мне помочь.

(14)Она достала из-под дивана большую плетёную корзинку, где были сложены старые игрушки, и вынула из неё здоровущего плюшевого мишку.

– (15)Вот. (16)Хороший мишка, отличный. (17)Погляди, какой тугой! (18)Чем не груша? (19)Давай тренируйся сколько душе угодно!

(20)Я очень обрадовался, что мама так здорово придумала. (21)И я устроил мишку поудобнее на диване, чтобы мне сподручней было тренироваться и развивать силу удара.

(22)Он сидел передо мной такой шоколадный, и у него были разные глаза: один его собственный — жёлтый стеклянный, а другой большой белый — из пришитой пуговицы от наволочки. (23)Но это было неважно, потому что мишка смотрел на меня своими разными глазами и обе лапы поднял кверху, как будто он уже заранее сдаётся...

(24)И я вдруг вспомнил, как давным-давно я с этим мишкой ни на минуту не расставался, повсюду таскал его за собой, и сажал его за стол рядом с собой обедать, и спать его укладывал, и укачивал его, как маленького братишку, и шептал ему разные сказки прямо в его бархатные твёрденькие ушки, и я его любил тогда, любил всей душой, я за него тогда жизнь бы отдал...

(25)И вот он сидит сейчас на диване, мой бывший самый лучший друг, настоящий друг детства, а я хочу тренировать об него силу удара...

– (26)Что с тобой? — спросила мама, приоткрыв дверь.

(27)А я не знал, что со мной, я задрал голову к потолку, чтобы не видно было слёз, и сказал:

– Я раздумал быть боксёром.

* Дра­гун­ский Вик­тор Юзе­фо­вич (1913—1972) — рус­ский со­вет­ский пи­са­тель, автор рас­ска­зов для детей.

(1)Оско­лок сна­ря­да по­рвал стру­ны на скрип­ке. (2)Оста­лась толь­ко одна, по­след­няя. (3)За­пас­ных струн у му­зы­кан­та Его­ро­ва не было, до­стать их было негде, по­то­му что дело про­ис­хо­ди­ло осе­нью 1941 года на кро­хот­ном ост­ров­ке в Бал­тий­ском море, где со­вет­ские воины от­би­ва­ли не­пре­рыв­ные атаки нем­цев.

(4)Война за­ста­ла на ост­ро­ве не­сколь­ких актёров — муж­чин и жен­щин. (5)Днём муж­чи­ны вме­сте с бой­ца­ми рыли окопы и от­би­ва­ли не­мец­кие атаки, а жен­щи­ны пе­ре­вя­зы­ва­ли ра­не­ных и сти­ра­ли бой­цам белье. (6)Ночью, если не было боя, актёры устра­и­ва­ли кон­цер­ты и спек­так­ли на ма­лень­ких по­ля­нах в лесу.

– (7)Хо­ро­шо, — ска­же­те вы, — в тем­но­те, ко­неч­но, можно рас­слы­шать пение или му­зы­ку, но не­по­нят­но, как актёры ухит­ря­лись разыг­ры­вать спек­так­ли в ноч­ном лесу. (8)Что в этом мраке могли уви­деть зри­те­ли?

(9)Но война и от­сут­ствие света по ночам со­зда­ли свои тра­ди­ции и вы­дум­ки. (10)Как толь­ко на­чи­нал­ся спек­такль, зри­те­ли на­во­ди­ли на актёров узкие лучи кар­ман­ных элек­три­че­ских фо­на­ри­ков, и лучи эти всё время пе­ре­ле­та­ли, как ма­лень­кие ог­нен­ные птицы, с од­но­го лица на дру­гое в за­ви­си­мо­сти от того, кто из актёров в это время го­во­рил.

(11)На Его­ро­ва зри­те­ли ни­ко­гда не на­во­ди­ли лучи фо­на­ри­ков. (12)Все­гда он играл в тем­но­те, и един­ствен­ной точ­кой света, какую он часто видел перед собой, была боль­шая звез­да, что ле­жа­ла на краю моря, как за­бы­тый маяк.

(13)…Стру­ны на скрип­ке были по­рва­ны, и Его­ров боль­ше не мог иг­рать. (14)На пер­вом же ноч­ном кон­цер­те он ска­зал об этом не­ви­ди­мым зри­те­лям. (15)Не­ожи­дан­но из лес­ной тем­но­ты чей-то мо­ло­дой голос от­ве­тил:

— (16)А Па­га­ни­ни играл и на одной стру­не…

(17)Па­га­ни­ни! (18)Разве Его­ров мог рав­нять­ся с ним, с ве­ли­ким му­зы­кан­том!

(19)Всё же он мед­лен­но под­нял скрип­ку к плечу. (20)Звез­да спо­кой­но го­ре­ла на краю за­ли­ва. (21)Свет её не мер­цал, не пе­ре­ли­вал­ся, как все­гда. (22)Его­ров за­иг­рал, и не­ожи­дан­но одна стру­на за­пе­ла с такой же силой и неж­но­стью, как могли бы петь все стру­ны.

(23)Тот­час вспых­ну­ли элек­три­че­ские фо­на­ри­ки. (24)Впер­вые их лучи уда­ри­ли в лицо Его­ро­ва, и он за­крыл глаза. (25)Иг­рать было легко, будто сухие, лёгкие паль­цы Па­га­ни­ни во­ди­ли по изуро­до­ван­ной скрип­ке.

(26)В ко­рот­ком ан­трак­те войны, в глу­хом лесу, где пахло гарью, зве­не­ла и росла ме­ло­дия Чай­ков­ско­го, и от её то­ми­тель­но­го на­пе­ва, ка­за­лось, разо­рвётся, не вы­дер­жит серд­це.

(27)И по­след­няя стру­на, дей­стви­тель­но, не вы­дер­жа­ла силы зву­ков и по­рва­лась. (28)Сразу же свет фо­на­ри­ков пе­ре­ле­тел с лица Его­ро­ва на скрип­ку. (29)Скрип­ка за­мол­ча­ла на­дол­го. (30)И свет фо­на­ри­ков погас. (31)Толпа слу­ша­те­лей толь­ко вздох­ну­ла.

(32)Его­ро­ву не на чем было иг­рать, он стал обык­но­вен­ным бой­цом в обык­но­вен­ном от­ря­де. (33)И во время од­но­го ноч­но­го боя отдал свою жизнь за Ро­ди­ну.

(34)Скрип­ку Его­ро­ва бойцы по­ло­жи­ли в фу­тляр, за­ши­ли в ста­рое бай­ко­вое оде­я­ло и пе­ре­да­ли лётчику, уле­тав­ше­му в Ле­нин­град.

(35)В Ле­нин­гра­де лётчик отнёс скрип­ку из­вест­но­му дирижёру. (36)Тот взял её двумя паль­ца­ми, взве­сил в воз­ду­хе и улыб­нул­ся: это была ита­льян­ская скрип­ка, по­те­ряв­шая вес от ста­ро­сти и мно­го­лет­не­го пения.

– (37)Я пе­ре­дам её луч­ше­му скри­па­чу на­ше­го ор­кест­ра, — ска­зал лётчику дирижёр.

(38)Где те­перь эта скрип­ка — я не знаю. (39)Но где бы она ни была, она иг­ра­ет пре­крас­ные ме­ло­дии, зна­ко­мые нам и лю­би­мые нами. (40)Она иг­ра­ет, за­став­ляя серд­ца слу­ша­те­лей дро­жать, по­то­му что в каж­дом серд­це есть стру­на, ко­то­рая обя­за­тель­но отзовётся даже на сла­бый при­зыв пре­крас­но­го.

* Па­у­стов­ский Кон­стан­тин Ге­ор­ги­е­вич (1892—1968) — рус­ский пи­са­тель, ма­стер ро­ман­ти­че­ской прозы, автор про­из­ве­де­ний о при­ро­де, ис­то­ри­че­ских по­ве­стей, ху­до­же­ствен­ных ме­му­а­ров.

(1)Запах кофе был для Андрея не просто запахом. (2)Он был незабываемым воспоминанием, воспоминанием о прошлом, о детстве,

о счастье, о том самом настоящем счастье, которое можно испытать только тогда, когда лет тебе совсем мало. (3)Запах молотого кофе всегда наводит его на эти воспоминания...

(4)Дома у них, по правде говоря, кофе не водился. (5)Насколько Андрей помнил, ни мать, ни отец его не пили. (6)Не любили? (7)Или попросту отказывались из соображений экономии, считали, что дорого? (8)Сейчас даже в голове не укладывается, как они жили тогда, но ведь жили же как-то... (9)А нынешним детям, наверное, и не объяснишь, что в его детстве не то что не было ни кока-колы или там фанты – слов-то таких не знали. (10)Лимонад и сок маленькому Андрюшке покупали лишь изредка, а дома пили в основном чай.

(11)А вот бабушка, мамина мама, та не могла жить без кофе, и священный бабушкин кофейный ритуал, когда в её квартиру вселялся дух кофе, завораживал Андрюшу.

(12)Дефицитным продуктом бабулю обеспечивала соседка Нина, продавщица овощного отдела в гастрономе на углу. (13)Она приносила бабушке плотные коричневые бумажные пакеты с кофейными зёрнами.

(14)Ни бабушки, ни Нины давно нет на свете, а воспоминания остались, да какие яркие и почти осязаемые! (15)О том, как бабушка, такая вся домашняя и уютная, в собственноручно сшитом зелёном клетчатом фартуке, распечатывает на кухне хрустящий пакет и высыпает твёрдые зерна в ручную кофемолку. (16)Маленький Андрей тут как тут. (17)Ему тоже хочется покрутить тугую пластмассовую ручку, очень тонкую и поэтому неудобную. (18)Но ещё больше хочется, чтобы бабушка разрешила взять одно зёрнышко. (19)Вкус разгрызенного кофейного зерна всегда очень нравился Андрею: он напоминал шоколад и в то же время казался каким-то другим, даже ещё лучше, чем шоколад.

(20)Ну и конечно – запах! (21)Чаще всего маленький Андрей, когда оставался у бабушки, просыпался именно от него, и он до сих пор помнит то радостное ощущение на границе меж сном и явью, когда так трудно открыть глаза и ты ещё не понимаешь, отчего это так хорошо на душе... (22)И лишь потом, разлепив наконец веки, осознаёшь, что это бабушка в кухне готовит кофе, а впереди целый долгий безмятежный день, счастливый и беззаботный...

(23)Интересно, отчего эти незамысловатые, но такие милые сердцу картинки до сих пор так прочно остаются в его памяти? (24)Может быть, потому, что у бабушки ему действительно было хорошо? (25)Родной дом был связан в детском сознании с серыми буднями, с ненавистным ранним вставанием сначала в детсад, потом в школу, с нудными повседневными обязанностями и вечным домашним заданием, с постоянными родительскими ссорами, с мамиными криками и слезами. (26)У бабушки же, куда его часто привозили на выходные, всё было не так. (27)Здесь было тихо и спокойно, никто Андрюшку не ругал и не кричал на него. (28)Бабушка кормила его тем, что он любит, подсовывала лучшие кусочки, разрешала гулять до позднего вечера, а укладывая спать, всегда рассказывала что-нибудь. (29)И он так любил слушать её истории.

* Рой Олег Юрьевич (род. в 1965 г.) – современный российский писатель.

(1)Как толь­ко у нас с Паш­кой по­яв­лял­ся какой-ни­будь за­мы­сел, не­из­мен­но ока­зы­ва­лось, что в про­шлом кто-то уже опе­ре­дил нас. (2) Нель­зя же за­но­во изоб­ре­тать самолёт, если его давно изоб­ре­ли, или от­кры­вать новые стра­ны, если всё уже прой­де­но вдоль и поперёк! (3)Вы­хо­ди­ло, что мы ро­ди­лись слиш­ком позд­но и пути к славе для нас за­кры­ты.

(4)Я вы­ска­зал­ся в этом смыс­ле дома, но мать, удивлённо по­смот­рев на меня, ска­за­ла:

– (5)Экий ты, ока­зы­ва­ет­ся, ещё ду­ра­чок!.. (6)Иди вон на ого­ро­де славу за­ра­ба­ты­вай...

(7)Пашка за­ме­тил:

– (8)По­че­му это ма­те­ри, как пра­ви­ло, детей любят, а не по­ни­ма­ют? (9)Вот рань­ше было: (10)«Бла­го­слов­ляю тебя, сын мой, на по­двиг...». (11)А тут — на ого­род!..

(12)Пашка хочет быть как Циол­ков­ский и все­гда что-ни­будь изоб­ре­та­ет. (13)Он по­стро­ил ма­ши­ну, чтобы на­ли­вать воду в ко­ло­ду для ко­ро­вы. (14)Ма­ши­на, прав­да, сама воду на­ли­вать не могла; зато если на­лить вёдрами, то потом до­ста­точ­но на­жать же­лез­ный рычаг, чтобы бо­чо­нок опро­ки­нул­ся и по­ло­ви­на воды по­па­ла в ко­ло­ду.

(15)Мать по­ру­ги­ва­ла Пашку за то, что он на­го­ро­дил у ко­лод­ца вся­ких палок, од­на­ко всё об­хо­ди­лось. (16)Но од­на­ж­ды Паш­кин отец в су­мер­ки на­сту­пил на рычаг, и его ока­ти­ло с го­ло­вы до ног. (17)Он тут же из­ло­мал Паш­ки­ну «ме­ха­ни­ку» и задал бы са­мо­му изоб­ре­та­те­лю, да тот убе­жал.

(18)У меня нет при­стра­стия к тех­ни­ке — мне боль­ше нра­вит­ся чи­тать. (19)Но все книги, какие я мог до­стать, уже чи­та­ны-пе­ре­чи­та­ны, и я по­про­бо­вал на­пи­сать свою.

(20)Я вы­про­сил у отца боль­шую кон­тор­скую книгу, вывел на об­лож­ке: «(21)Ле­то­пись. (22)Древ­няя, сред­няя и новая ис­то­рия де­рев­ни Тыжи, сочинённая Н.И. Бе­ре­зи­ным».

(23)Вна­ча­ле опи­са­ние де­рев­ни шло глад­ко. (24)Но после слов: «За­ло­же­на де­рев­ня в...» — на­ча­лись за­труд­не­ния. (25)Ос­но­ва­ние де­рев­ни от­но­си­лось, ко­неч­но, к древ­ней ис­то­рии, но ни­ка­ких древ­но­стей мне об­на­ру­жить не уда­лось.

(26)Ни­че­го, к со­жа­ле­нию, не вышло и со сред­ней ис­то­ри­ей. (27)Дед Савва, к ко­то­ро­му я при­стал с рас­спро­са­ми, от­мах­нул­ся:

– (28)Какая, к ле­ше­му, у нашей де­рев­ни ис­то­рия! (29)Бе­до­ва­ли в этой ча­що­бе — вот и вся ис­то­рия.

(30)Ис­то­рия Тыжи оста­лась не­на­пи­сан­ной, но в де­рев­не меня те­перь зовут не иначе как «Коль­ка-ле­то­пи­сец»...

(31)Да, мы могли бы уди­вить мир, но пока не знали чем.

* Дубов Ни­ко­лай Ива­но­вич (1910—1983 гг.) — рус­ский со­вет­ский пи­са­тель. Автор пьес «У по­ро­га», «На­сту­па­ет утро», по­ве­стей «На краю земли», «Огни на реке», «Небо с ов­чин­ку» и др., ро­ма­на «Горе од­но­му». В ос­нов­ном его про­из­ве­де­ния осве­ща­ют ост­рые про­бле­мы, пе­ре­лом­ные со­бы­тия в жизни мо­ло­до­го че­ло­ве­ка.

(1)Недалеко от скалистого берега резвились на поверхности океана дельфины. (2)Вдруг один из них отделился, громко фыркнул, как бы отвечая на призывный сигнал трубы, и быстро поплыл к скале. (3)Вскоре ловцы жемчуга снова увидели этого дельфина, только теперь на его спине сидело, как на лошади, странное существо. (4)Чудовище обладало телом человека, а на лице его виднелись преогромные, как старинные часы-луковицы, глаза, сверкавшие в лучах солнца подобно фонарям автомобиля. (5)Кожа, казалось, отливала нежным голубым серебром, а кисти рук походили на лягушечьи — тёмно-зелёные, с длинными пальцами и перепонками между ними. (6)Странное существо держало в руке длинную витую раковину и трубило, затем оно засмеялось весёлым человеческим смехом, что-то крикнуло, похлопало лягушечьей рукой по лоснящейся спине дельфина, и они вместе понеслись по водяной глади океана.

(7)Ловцы невольно вскрикнули.

(8)Необычный наездник обернулся, увидел людей, с быстротой ящерицы соскользнул с дельфина и скрылся в воде.

(9)Весь этот необычный выезд занял не более минуты, но зрители долго не могли прийти в себя от изумления.

(10)Скоро лодки рассеялись по заливу. (11)На каждой было два ловца: один нырял, другой вытаскивал ныряльщика, а потом они менялись ролями.

(12)Вода была очень тёплая и прозрачная: на дне отчётливо был виден каждый камешек. (13)Ближе к берегу со дна поднимались кораллы — неподвижно застывшие кусты подводных садов. (14)Мелкие рыбёшки, отливавшие золотом и серебром, шныряли между этими кустами.

(15)Ныряльщик опустился на дно и, согнувшись, начал быстро собирать раковины и класть в привязанный на боку мешочек. (16)Его товарищ по работе, местный индеец, держал в руках конец верёвки и, перегнувшись через борт лодки, смотрел в воду.

(17)Вдруг он увидел, что ныряльщик вскочил на ноги так быстро, как только мог. (18)Взмахнул руками, ухватился за верёвку и дернул её так сильно, что едва не стянул напарника в воду. (19)Лодка качнулась. (20)Ныряльщик ловко взобрался на неё, глаза его были расширены. (21)Широко раскрыв рот, он с испугом вымолвил:

− (22)Акула. (23)Нам конец.

(24)В воде творилось что-то неладное. (25)Маленькие рыбки, как птицы, завидевшие коршуна, спешили укрыться в густых зарослях подводных лесов.

(26)И вдруг индеец увидел, как из-за выступавшей подводной скалы показалось что-то похожее на багровый дым, который медленно расползался во все стороны, окрашивая воду в розовый цвет. (27)Появилась акула, медленно повернулась, затем исчезла за выступом скалы. (28)Багровый подводный дым мог быть только кровью, разлитой на дне океана. (29)Что там произошло? (30)Индеец посмотрел на своего товарища, но тот неподвижно лежал на спине, ловя воздух широко раскрытым ртом, и бессмысленно глядел в небо. (31)Прошло несколько минут, и ныряльщик наконец пришёл в себя, но как будто потерял дар речи — только мычал, качал головой и отдувался, выпячивая губы.

− (32)Говори! — крикнул индеец, с силой тряхнув напарника.

(33)Тот покрутил головой и сказал глухим голосом:

− (34)Видал морского дьявола, он спас меня от акулы.

− (35)Да говори же! — кричали изо всех сил ловцы, собравшиеся возле лодки.

− (36)Смотрю — акула, плывёт прямо на меня. (37)Конец мне! (38)Большая, чёрная, уже пасть открыла, сейчас есть меня будет. (39)Вижу: ещё кто-то

плывёт.

− (40)Другая акула?

− (41)Дьявол! (42)Тот самый, который играл с дельфином. (43)Лапы, как у лягушки. (44)Сам блестит, как рыба чешуёй. (45)Поплыл к акуле, сверкнул лапой — шарк! (46)Кровь из брюха акулы…

− (47)Чудеса! (48)Чудовище спасает человека!

− (49)Это морской бог приходит на помощь бедным, — поправил ныряльщика старый индеец.

(50)Весть быстро разлетелась по лодкам, плававшим в заливе.

* Александр Романович Беляев (1884—1942) — писатель-фантаст. Среди наиболее известных его произведений — научно-фантастический роман «Человек-амфибия», в котором сочетаются научность и занимательность. Это произведение не только об удивительном Ихтиандре, которого молва окрестила «морским дьяволом», оно также о любви и предательстве, благородстве и корысти людей.

(1)Пеле — кот, на­зван­ный так по­то­му, что среди своих бра­тьев и сестёр он от­ли­чал­ся без­мер­ной лю­бо­вью к игре с мячом. (2)Таким мы уви­де­ли его в пер­вый раз: белая шейка, белые лапки, чёрные го­ло­ва и спина и чёрный, как уголёк, мох­на­тый хвост. (3)Чи­сто­по­род­ный си­бир­ский кот, он уже вы­ка­зы­вал черты бу­ду­щей ве­ли­ча­во­сти и бла­го­род­ства. (4)Так и вижу его: сидит, мерно по­ма­хи­вая хво­стом, и у него вни­ма­тель­ный и в то же время какой-то не­за­ви­си­мый, гор­дый взгляд.

(5)Пеле был не­обыч­ным котом. (6)Гла­дить себя он не поз­во­лял. (7)Он резко пе­ре­во­ра­чи­вал­ся на спину, креп­ко за­хва­ты­вая пе­ред­ни­ми ла­па­ми руку, и ко­ло­тил зад­ни­ми, как заяц-ба­ра­бан­щик. (8)От этого на руке, по­пав­шей в когти, оста­ва­лись длин­ные ца­ра­пи­ны. (9)Ца­ра­пи­ны быст­ро за­жи­ва­ли, но тот­час по­яв­ля­лись новые. (10)Друж­ба с котей была ис­пы­та­ни­ем. (11)Впро­чем, по­ще­ко­тать себя под под­бо­род­ком котя давал.

(12)К тре­тье­му году жизни он, по-моему, стал хо­зя­и­ном окру­ги. (13)Раз мы оста­но­ви­лись на ве­ло­си­пе­дах у ворот:

— (14)Смот­ри, к нам какой-то рыжий по­бе­жал! — по­ка­зал мне Жень­ка.

(15)Чужак вошёл в наш двор, а через не­ко­то­рое время туда же на­пра­вил­ся Пеле.

— (16) Ну, он сей­час ему даст!

(17)Мы по­спе­ши­ли про­на­блю­дать за схват­кой, но её не было: Пеле, удивлённый по­ве­де­ни­ем ры­же­го, по­бе­жал к нему, а тот бро­сил­ся через забор.

(18)Боль­шую часть дня Пеле спал. (19)Зато по ве­че­рам и ночам он любил гу­лять и петь. (20)Причём редко на такие про­гул­ки он от­прав­лял­ся через дверь. (21)Пеле за­пры­ги­вал в фор­точ­ку, рас­по­ла­гал­ся между ра­ма­ми, мур­лы­ча и мерно по­сту­ки­вая чёрным хво­стом. (22)Может, он слы­шал какую-то му­зы­ку — му­зы­ку звёзд и тем­но­ты. (23)Не­ожи­дан­но он пры­гал вниз и скры­вал­ся в ку­стах си­ре­ни…

(24)Один раз я встал на под­окон­ник рядом с ним и стал вгля­ды­вать­ся во тьму сада. (25)Ти­ши­на, свежо, и ка­жет­ся, что этот хо­ло­док, бе­гу­щий по спине, на­ве­ва­ет го­ря­щий в небе месяц. (26)Пеле по­вер­нул­ся ко мне, и в тем­но­те глаза его сверк­ну­ли диким зелёным огнём. (27)Сей­час со мной был не милый котя, а дикий сво­бод­ный зверь.

(28)Сколь­ко тайн ночью! (29)Пеле мур­лы­кал, над кры­ша­ми чёрных домов мер­ца­ли звез­ды, горел месяц…

(30)Я на­ри­со­вал тогда кар­ти­ну «Мир кота», ко­то­рую храню до сих пор, ко­то­рая и сей­час мне нра­вит­ся.

* Бахрев­ский Лео­нид Вла­ди­сла­во­вич — со­вре­мен­ный дет­ский и юно­ше­ский пи­са­тель, автор очер­ков, эссе и рас­ска­зов. Наи­бо­лее из­вест­ные из них — «Из­бран­ник», «Пеле».

(1)— Начнём, — сказала Ева Петровна. (2)— На собрании нашего класса стоит сегодня один вопрос. (3)Векшин бросил нам упрёк, что мы не хотим разбираться в ситуации с кражей кошелька. (4)Вот и пусть он всё расскажет, объяснит, а отряд разберётся.

(5)— Какой отряд? — спросил Кирилл.

(6)— Что? (7)Векшин, ты о чём? (8)Хочешь сказать, что здесь нет отряда?

(9)— В отрядах не бывает собраний, — хмуро сказал Кирилл.

(10)— В отрядах бывают сборы.

(11)— Ах вот что! (12)Тогда, Векшин, можешь считать, что у нас сбор, раз тебе так хочется.

(13)— А на сборах командуют ребята, а не учителя, — негромко, но упрямо продолжал Кирилл.

(14)— Великолепно! (15)Пусть Черепанова командует. (16)Она, кажется, ещё председатель совета отряда.

(17)Женька взглянула на Кирилла и попросила:

(18)— Кирилл, расскажи...

(19)— Расскажу, — отозвался Кирилл. (20)Подумал и вышел к доске, обернувшись к классу. (21)— Теперь всё равно... (22)В общем, есть такой Дыба. (23)Амбал лет шестнадцати. (24)У него компания. (25)Жульё всякое и шпана. (26)Издевались они над Чирком, — объяснил Кирилл и ощутил подозрительное щекотание в горле, предвещавшее слёзы. (27)Этого ещё не хватало! (28)Он переглотнул, отвёл взгляд в сторону и стал смотреть в приоткрытое окно. (29)Повторил:

(30)— Издевались. (31)Деньги выколачивали. (32)Ему надо было Дыбе рубль отдать, а у него не было. (33)А его бы избили. (34)Ну и полез Чирков в карман студентки-практикантки. (35)А кошелёк положить на место не успел. (36)Потом с перепугу в речку его выкинул, даже не посмотрел, сколько в нём денег. (37)В общем, только рубль взял, один, металлический...

(38)Вот и вся история.

(39)Долго было тихо, потом Кубышкин спросил:

(40)— А откуда ты узнал?

(41)— Дыба хвастал рублём. (42)Я догадался. (43)Да Чирок и не отпирался...

(44)— Он сознался, а ты решил скрыть от нас его вину, — подвела итог Ева Петровна. (45)— Но разве товарищи не имеют права всё это знать?

(46)— Да не было у него товарищей, — устало сказал Кирилл. — (47)Когда ему было плохо, никто из нас о товариществе не вспомнил, так что о чём тут говорить... (48)Никто же не заступился за него перед Дыбой, хотя все вместе мы могли бы утереть нос этой шайке, и ничего бы этого не случилось. (49)А как обсуждать — сразу «товарищи»...

(50)— Подожди-ите, — медленно, растягивая слово, произнесла Ева Петровна. (51)— Векшин, кажется, хочет сказать, что в отряде нет дружбы. (52)Так я поняла?

(53)Кирилл кивнул.

(54)— Какое ты имеешь право делать такие заявления? (55)Может быть, и остальные согласны с Векшиным? (56)Райский, ты согласен?

(57)Олег встал и поправил очки.

(58)— Ну, Векшин, в принципе, в чём-то прав... (59)Наше объединение носит формальный характер...

(60)Раздался смех.

(61)— Не смешно! — вдруг резко сказал Райский. (62)— Могу проще. (63)Пока на нас орут, мы делаем, что велят. (64)А без няньки и кнута ни на что не способны.

(65)— Кто ещё хочет высказаться? — спросила Ева Петровна, демонстративно отвернувшись от Райского.

(66)Высказаться захотела Элька Мякишева.

(67)— Бессовестный ты, Векшин! (68)Так говоришь про всех! (69)А у нас такая пионерская работа за прошлый год! (70)Мы ж триста писем получили со всей страны, если хочешь знать. (71)У нас столько друзей из разных республик по переписке! (72)У нас вон даже с болгарскими пионерами переписка налажена!

(73)— А Чирок? — сказал Кирилл.

(74)— Что — Чирок?

(75)— Ему от твоей переписки ни жарко ни холодно! (76)Где был отряд, когда Чирка избивали, а?

(77)— А где был ты? — спросила Ева Петровна. (78)— Ты взял на себя роль судьи. (79)А разве ты уже не в отряде?

(80)Но Кирилл заранее знал, что она это спросит, и был готов ответить.

(81)— Нет, я тоже виноват, — сказал он. (82)— Но я хоть не оправдываюсь и не кричу, что у нас везде друзья. (83)Друзья по переписке всюду, а между собой подружиться не умеем — неправильно это...

* Владислав Петрович Крапивин (род. в 1938 году) — советский и российский детский писатель, автор книг о детях и для детей, в том числе фантастических. Книги Владислава Крапивина неоднократно переиздавались в Польше, Чехословакии, Болгарии, Германии, Японии, Венгрии, переводились на английский, испанский, персидский и другие языки.

(1)На теп­ло­хо­де Кин­тель под­ме­чал чёрточ­ки чужой жизни, за­бав­ные при­выч­ки, вроде той, когда мать зовёт сына по фа­ми­лии: Са­лаз­кин...

(2)Од­на­ко скоро он понял, что Са­лаз­кин — не фа­ми­лия, а до­маш­нее про­зви­ще маль­чиш­ки. (3)Отец ино­гда окли­кал его: «Саня», мать лас­ко­во звала: «Санки». (4)Ну и ясно: Сани-Санки-Са­лаз­кин. (5)А фа­ми­лия у него была Де­ни­сов. (6)Кин­тель это узнал, когда шли по во­до­хра­ни­ли­щу.

(7)Пла­ва­ние толь­ко на­чи­на­лось. (8)Ребят по­про­си­ли со­брать­ся в му­зы­каль­ном са­ло­не. (9)Объ­яви­ли, что в конце пу­те­ше­ствия будет дет­ский кон­церт и что пока надо вы­явить та­лан­ты.

(10)Кин­тель, ко­неч­но, не со­би­рал­ся вы­сту­пать, та­лан­тов у него не было. (11)И этот «дет­ский празд­ник на лу­жай­ке» его мало ин­те­ре­со­вал. (12)Но хо­ро­шо было си­деть в крес­ле у ши­ро­ко­го, будто ки­но­экран, ил­лю­ми­на­то­ра, смот­реть, как серый про­стор бес­пре­стан­но катит нав­стре­чу пен­ные валы, как в на­сто­я­щем море...

(13)А в уют­ном са­ло­не тем вре­ме­нем кто-то де­кла­ми­ро­вал стихи, кто-то тан­це­вал, кто-то пел... (14)Всё му­зы­каль­ное со­про­вож­де­ние взяла на себя мама Са­лаз­ки­на. (15)И вот он сам вышел к пи­а­ни­но.

(16)Ве­ду­щий объ­явил:

— (17)А те­перь Саня Де­ни­сов споёт...

(18)Кин­тель не рас­слы­шал на­зва­ния песни. (19)Да не всё ли равно? (20)Зачем ему этот мамин Са­лаз­кин?..

(21)А Саня о чём-то шёпотом пре­пи­рал­ся с ма­те­рью. (22) Кин­тель разо­брал его слова, ска­зан­ные тихо, но твёрдо: (23)«А дру­гую я не буду...» (24)Мать Са­лаз­ки­на, пожав пле­ча­ми, за­иг­ра­ла. (25)И Саня запел.

(26)Го­ло­сок у него был так себе, не силь­ный, но пел Са­лаз­кин чисто и с ясным, сразу про­ни­ка­ю­щим в со­зна­ние зво­ном. (27)И песня была... не о куз­не­чи­ке. (28)Слов­но сам Саня был ма­лень­кий тру­бач осаждённого вой­ска, и будто он бро­сал вра­гам по­след­ний вызов. (29)Ме­ло­дия по­ка­за­лась Кин­те­лю зна­ко­мой, а слова... (30) Ни­ко­гда рань­ше Кин­тель таких не слы­шал. (31)Он за­дер­жал ды­ха­ние... (32)Ка­за­лось бы, песня как песня, что та­ко­го. (33)Но за­зве­не­ла в Кин­те­ле от­вет­ная струн­ка…

(34)Все по­мол­ча­ли спер­ва, потом за­хло­па­ли — силь­нее, силь­нее. (35)Са­лаз­кин стоял по­ту­пив­шись... (36)А Кин­тель встал и осто­рож­но вы­брал­ся к вы­хо­ду. (37)По­то­му что ни­ка­ких дру­гих песен ему уже было не надо.

(1)Де­воч­ку звали Алиса. (2)Ей было шесть лет, у неё был друг — те­ат­раль­ный ху­дож­ник. (3)Алиса могла сво­бод­но войти в те­ат­раль­ный двор, ко­то­рый охра­нял стро­гий сто­рож, а дру­гие дети не могли по­пасть в этот ин­те­рес­ный мир. (4)Но она была не про­сто де­воч­ка, она — по­мощ­ник ху­дож­ни­ка.

(5)Од­на­ж­ды в те­ат­раль­ном дворе Алиса уви­де­ла парня и сразу по­ня­ла, что он не ар­тист.

– (6)Ты кто? — спро­си­ла она парня.

– (7)Шофёр, — от­ве­тил па­рень.

– (8)А что ты здесь де­ла­ешь?

– (9)Жду.

– (10)Кого?

– (11)Вик­то­рию Сер­ге­е­ву.

(12)Сер­ге­е­ва — ар­тист­ка те­ат­ра, мо­ло­дая и кра­си­вая жен­щи­на. (13)И Алиса за­да­ла парню «взрос­лый» во­прос:

– (14)Ты её лю­бишь?

– (15)Нет, — улыб­нул­ся па­рень. — (16)Я од­на­ж­ды спас её. (17)В нашем го­ро­де, театр был тогда у нас на га­стро­лях. (18)Это было весной, в конце марта. (19)Ре­бя­та ка­та­лись на сан­ках у реки. (20)Сер­ге­е­ва тоже за­хо­те­ла по­ка­тать­ся. (21)Ре­бя­та дали ей санки. (22)Она села и по­еха­ла, сани слу­чай­но вы­еха­ли на лёд, ко­то­рый был тон­ким и хруп­ким, и через ми­ну­ту Сер­ге­е­ва ока­за­лась в ле­дя­ной воде. (23)Ре­бя­та за­кри­ча­ли, а я был недалеко и услы­шал.

– (24)И ты прыг­нул в ле­дя­ную воду?

– (25)Прыг­нул, — под­твер­дил па­рень.

– (26)Не ис­пу­гал­ся?

– (27)Не успел ис­пу­гать­ся.

– (28)И не за­бо­лел?

– (29)За­бо­лел не­множ­ко.

(30)Алиса и не­зна­ко­мый па­рень раз­го­ва­ри­ва­ли и не за­ме­ти­ли, как во двор вошли Сер­ге­е­ва и зна­ко­мый ху­дож­ник. (31)Па­рень пер­вым уви­дел её и ска­зал:

– (32)Здрав­ствуй­те, Вик­то­рия! (33)Вы, на­вер­ное, не пом­ни­те меня? (34)Я На­за­ров.

(35)Сер­ге­е­ва вни­ма­тель­но по­смот­ре­ла на парня: она не могла вспом­нить его.

– (36)Ну пом­ни­те, как Вы ка­та­лись на сан­ках, а я... (37)Вы ещё при­гла­си­ли меня в Моск­ву.

– (38)Ах, да, — вспом­ни­ла Сер­ге­е­ва. — (39)Сейчас я ор­га­ни­зую Вам би­ле­ты.

– (40)Спа­си­бо, — ска­зал На­за­ров, — но я не за этим при­е­хал. (41)У меня болен отец. (42)Мы при­е­ха­ли в Моск­ву, но в Москве я знаю толь­ко Вас, и я хотел спро­сить, можем ли мы оста­но­вить­ся у Вас на не­де­лю?

– (43)Нет, нет, — по­спеш­но ска­за­ла Сер­ге­е­ва. — (44)Это не­удоб­но, по­то­му что у меня со­всем ма­лень­кая квар­ти­ра.

– (45)Что же де­лать? — спро­сил па­рень.

– (46)Не знаю.

(47)И тут Алиса взяла парня за руку. (48)«Пойдём», — ска­за­ла она. — (49)«Куда?» — уди­вил­ся па­рень. — (50)«К нам», — ска­за­ла Алиса.

(51)Она не ду­ма­ла, что ска­жут дома. (52)Она спа­са­ла парня, спа­са­ла его от по­зо­ра и не­бла­го­дар­но­сти. (53)А когда спа­са­ют, то долго не ду­ма­ют, а раз — и в хо­лод­ную воду!

– (54)Не­хо­ро­шо как, — ска­зал ху­дож­ник, когда Алиса и шофёр вышли вме­сте со двора. — (55)Ведь он вам жизнь спас.

– (56)Что же, я те­перь па­мят­ник ему долж­на по­ста­вить? — от­ве­ти­ла Сер­ге­е­ва.

(57)И тут ста­рый сто­рож вдруг за­кри­чал: (58)«Вон! (59)Вон от­сю­да!» (60)Он делал вид, что кри­чит на маль­чи­шек, ко­то­рые ти­хонь­ко про­бра­лись в те­ат­раль­ный двор. (61)Но кри­чал-то он на Сер­ге­е­ву.

* Яко­влев Юрий Яко­вле­вич (1923—1996) — пи­са­тель и сце­на­рист, автор книг для детей и юно­ше­ства.

(1)Ребята ушли со двора, собирают походное снаряжение. (2)Остался один Гоша. (3)Дежурит у подъезда и ждёт кого-то...

(4)Вот наконец она появилась. (5)Загадочное существо тринадцати лет, невероятная красавица с улыбкою до ушей, с золотыми глазами, с тонюсенькой талией. (6)Верочка.

– (7)Привет, — говорит Верочка и поёживается. — (8)Холодно ещё... (9)Дай куртку.

(10)Гоша накидывает ей на плечи курточку, остаётся в одной майке, и кожа на его руках покрывается пупырышками.

– (11)Тебе отец из Англии чего-нибудь привёз?

– (12)Ага. (13)Вот, смотри, транзистор.

– (14)А матери привёз чего-нибудь? (15)Духи, например? (16)Принеси посмотреть.

– (17)Но как же я... (18)Вера, мне же... (19)Ну, неудобно...

– (20)Тогда становись на голову. (21)Ну?!

– (22)Брось, Верк... (23)Не надо...

– (24)Сейчас же встань на голову!

– (25)Ну, пожалуйста... (26)Гоша подходит к стене, опускается на четвереньки и после нескольких неудачных попыток делает стойку. (27)Верочка наблюдает за ним сурово, как тренер.

– (28)Кто главный? — спрашивает она.

– (29)Ну, ты...

– (30)Перевернись. (31)И тащи духи. (32)А то заставлю стоять на голове целый день!

(33)Вытирая ладони о свою майку, Гоша топчется беспомощно, моргает, но Верочка неумолима. (34)И тогда, отдав ей транзистор, Гоша плетётся к себе в квартиру.

(35)Торопливые шаги на лестнице, голоса: выбегают на двор Серёжка и Павлик, одноклассники Гоши, с удочками и с какой-то картонной, но грозного вида трубой.

– (36)Это ракета, — сообщает Серёжка внушительно. — (37)В лесу запустим.

(38)Верочка снисходительно наблюдает, как мальчишки возятся с ракетой, как бережно кладут её на ступеньки подъезда, а сами отправляются за рюкзаками.

(39)Дождавшись, когда мальчишки скрылись на лестнице, выходит на двор Гоша. (40)Оглядывается, протягивает Верочке голубой блестящий флакон.

(41)Гоша немного сердит: он не хотел брать этот флакон, выносить его потихоньку, но Верочка заставила. (42)Ей, видите ли, своя прихоть дороже. (43)И Гоша теперь сердит и почти свысока разговаривает с Верочкой: (44)«На, смотри, если хочется...»

(45)Верочка понимает его состояние. (46)И ей не нравится, что Гоша разговаривает свысока. (47)Лицо у Верочки становится задумчивое. (48)Она склоняет голову набок, прищуривается. (49)Прежде, года три назад, с таким выражением Верочка кидалась драться (и дралась почище мальчишек). (50)Теперь она не дерётся. (51)Есть другие способы.

(52)Она нехотя берёт голубой флакон.

– (53)Так, понятно… (54)А спички у тебя есть?

– (55)Спички?.. (56)Ну, в куртке... посмотри в кармане.

– (57)Ага. (58)Теперь поджигай этот хвост! — (59)Верочка показывает на оставленную мальчишками ракету.

– (60)Зачем?.. — ничего не соображая, бормочет Гоша. — (61)Что это?

– (62)Бомба. (63)Пусть бабахнет.

– (64)Ну!.. — растерянно бормочет Гоша. — (65)Это...

– (66)Кто главный?

– (67)Верка, перестань!

– (68)Ах, так? — (69)Вера чиркает спичкой и подносит огонёк к ракетному хвосту. (70)Наконец что-то зашипело, заскворчало, как масло на сковородке...

– (71)Верка! (72)Отойди!..

(73)Верочка демонстративно стоит над чадящей картонной трубой. (74)И тут я вижу начало подвига, его свершение и конец. (75)Гоша, оцепеневший от ужаса Гоша, прижавшийся к стене с перекошенным лицом, тихий, застенчивый и боязливый Гоша вдруг отталкивает Верочку и — плашмя, животом — падает на ракету.

* Шим Эдуард Юрьевич (Эдуард Юрьевич Шмидт) (1930—2006 гг.) — русский писатель, драматург, автор нескольких сборников рассказов для детей и взрослых.

(1)Вес­ной 1942 года по ле­нин­град­ским ули­цам мед­лен­но шли две де­воч­ки — Нюра и Рая Ива­но­вы. (2)Впер­вые после дол­гой бло­кад­ной зимы oни от­пра­ви­лись пеш­ком с Пет­ро­град­ской сто­ро­ны на Нев­ский про­спект, ко Двор­цу пи­о­не­ров. (3)Они об­хо­ди­ли перевёрну­тые трам­ваи, пря­та­лись от взры­вов в под­во­рот­нях, про­би­ра­лись по гру­дам раз­ва­лин на тро­туа­рах. (4)3имой де­воч­ки по­хо­ро­ни­ли мать, умер­шую от го­ло­да, и оста­лись одни в за­копчённой квар­ти­ре с об­ле­де­нев­ши­ми сте­на­ми. (5)Чтобы со­греть­ся, сжи­га­ли ме­бель, одеж­ду, книги. (6)Осла­бев­шую Нюру, до войны со­лист­ку зна­ме­ни­то­го ан­сам­бля, ко­то­рым ру­ко­во­дил Исаак Оси­по­вич Ду­на­ев­ский, на сан­ках от­вез­ли в дет­ский дом де­вуш­ки — бойцы от­ря­да про­ти­во­воз­душ­ной обо­ро­ны. (7)Рая Ива­но­ва по­сту­пи­ла в ре­мес­лен­ное учи­ли­ще. (8)На ис­хо­де пер­вой бло­кад­ной зимы их разыс­ка­ла ру­ко­во­ди­тель сту­дии Р.А. Вар­шав­ская. (9)Как и дру­гие ра­бот­ни­ки Двор­ца пи­о­не­ров, она, толь­ко не­дав­но вы­пи­сан­ная из гос­пи­та­ля, шла по со­хра­нив­шим­ся ад­ре­сам, чтобы найти своих пи­том­цев. (10)До войны Анич­ков дво­рец был ска­зоч­ным дет­ским цар­ством, и вот те­перь он снова го­то­вил­ся встре­чать детей.

(11)Из уст в уста пе­ре­да­ва­лась ка­зав­ша­я­ся не­ве­ро­ят­ной весть: «Дво­рец пи­о­не­ров ждёт нас!» (12)Об этой но­во­сти нель­зя было узнать ни из газет, ни из со­об­ще­ний по радио. (13)Дво­рец пи­о­не­ров был по­ме­чен на гит­ле­ров­ских кар­тах как во­ен­ный объ­ект. (14)Как были по­ме­че­ны и Эр­ми­таж, и Рус­ский музей.

(15)Из рай­о­на в район, из дома в дом пе­ре­да­ва­ли как па­роль: «Со­брать­ся в на­зна­чен­ный час...», и по ули­цам осаждённого го­ро­да дви­га­лись дети — так на­чал­ся по­двиг пе­да­го­гов и вос­пи­тан­ни­ков ле­нин­град­ско­го Двор­ца пи­о­не­ров.

(16)Дети, ко­неч­но, были глу­бо­ко по­тря­се­ны вой­ной. (17)Они ви­де­ли, как ру­шат­ся дома от взры­вов, как па­да­ют в го­лод­ном бес­па­мят­стве люди. (18)Вера Бо­ро­ду­ли­на по­те­ря­ла отца, Витя Пан­фи­лов пе­ре­жил смерть се­ме­рых род­ных... (19)В каж­дом доме было горе. (20)Впе­ре­ди было ещё почти два года бло­ка­ды...

(21)А в мае 1942 года во Двор­це пи­о­не­ров ра­бо­та­ли мно­го­чис­лен­ные круж­ки: тан­це­валь­ные, во­каль­ные, фор­те­пьян­ные, ру­ко­де­лия, ри­со­ва­ния, ху­до­же­ствен­но­го слова. (22)Ис­кус­ство по­мо­га­ло детям вы­жить, но они ещё не знали о его под­лин­ной силе.

(23)Летом 1942 года ребят впер­вые при­гла­си­ли на во­ен­ный крей­сер. (24)Они по­еха­ли на гру­зо­вой ма­ши­не, за­хва­тив му­зы­каль­ные ин­стру­мен­ты и тан­це­валь­ные ко­стю­мы. (25)На па­лу­бе ко­раб­ля играл ме­ло­дии Чай­ков­ско­го Витя Пан­фи­лов, тан­це­ва­ла Рая Ива­но­ва, чи­та­ла стихи Вера Бо­ро­ду­ли­на. (26)По щекам мо­ря­ков, не раз смот­рев­ших смер­ти в лицо, текли слёзы. (27)3нав­шие цену му­же­ству, мо­ря­ки ви­де­ли силу духа ле­нин­град­ских школь­ни­ков. (28)Крей­сер го­то­вил­ся идти в бой, из ко­то­ро­го вер­нут­ся не все, и в этих ре­бя­тах была сама оду­хо­творённая на­деж­да. (29)Про­ща­ясь с детьми, ко­ман­да по­стро­и­лась. (30)Ре­бя­та стали вру­чать по­дар­ки, ко­то­рые при­вез­ли с собой. (31)Взяв ма­тер­ча­тый кисет из рук де­воч­ки, стар­ши­на, на груди ко­то­ро­го было два бо­е­вых ор­де­на, ска­зал: «При­ни­маю тре­тью на­гра­ду Ро­ди­ны». (32)Мо­ря­ки знали цену му­же­ству.

* Л. Ов­чин­ни­ко­ва — со­вре­мен­ная рос­сий­ская пи­са­тель­ни­ца.

(1)Ещё ночь, но скоро рассвет. (2)Ихтиандр идёт по песчаной дорожке сада, которая еле видна, под ногами потрескивает ракушечный песок. (3)Он думает о наставлениях отца, доктора Сальватора, который когда-то, спасая больного Ихтиандра от смерти, пересадил ему жабры молодой акулы. (4)С тех пор юноша мог жить и на земле, и под водою, но о жизни моря знал больше, чем о жизни людей.

(5)Он не спеша надевает большие очки с толстыми стёклами, затем выдыхает из лёгких воздух и прыгает в воду. (6)Несколько сильных движений руками, и Ихтиандр, человек-рыба, оказывается в родной водной стихии. (7)Он видит, как в глубине мелькают голубоватые искры рыбок-ночесветок, как тускло-красные медузы легко, как в танце, опускаются на дно. (8)Приближается рассвет, и светящиеся животные медленно тушат свои фонарики.

(9)Вот луч солнца упал на воду, и она сразу позеленела, засверкали мелкие водяные пузырьки, зашипела пена. (10)Недалеко от юноши резвятся его друзья, дельфины, поглядывая на него весёлыми, хитрыми, любопытными глазами. (11)Они всегда, как бы невзначай, оказываются рядом, где бы Ихтиандр ни появился. (12)Их лоснящиеся тёмные спины мелькают среди волн. (13)Человек-амфибия смеётся, ловит дельфинов, плавает вместе с ними. (14)Ему кажется, что и этот океан, и эти дельфины, и это небо и солнце созданы только для него.

(15)Однако бездействие скоро надоедает, и юноша устремляется к отмели, где гибнут беспомощные крабы, медузы, морские звёзды. (16)Ихтиандр любит спасать выброшенных на берег животных.

(17)Вынырнув на поверхность, юноша заметил на волнах какой-то предмет, похожий на кусок белого паруса с рыбачьей лодки. (18)Подплыв поближе, он с удивлением увидел молодую женщину, привязанную к доске. (19)Неужели эта красивая девушка мертва? (20)Человек-амфибия был так взволнован своей находкой, что у него впервые появилось враждебное чувство

к океану.

(21)Быть может, девушка только потеряла сознание? (22)Он ухватился за доску и быстро направился к берегу.

(23)Ихтиандр плыл, напрягая все свои силы, только иногда делал короткие остановки, чтобы поправить голову девушки, и нежно шептал ей, как рыбке, попавшей в беду: (24)«Потерпи, бедная, немного!»

(25)Он хотел, чтобы девушка открыла глаза, но боялся испугать её. (26)Не снять ли очки и перчатки? (27)Но на это уйдёт время, а плыть без перчаток будет труднее.

(28)Вот и полоса прибоя. (29)Человек-амфибия вынес девушку на прибрежный песок, отвязал от доски, перенёс в тень разросшихся кустарников и начал делать искусственное дыхание.

(30)Ему показалось, что веки её дрогнули и ресницы шевельнулись. (31)Она жива! (32)Теперь он должен уйти, чтобы не испугать незнакомку. (33)Но можно ли оставить её одну, такую беспомощную? (34)Пока юноша раздумывал, послышались чьи-то тяжёлые шаги. (35)Он вдруг вспомнил наказ отца не попадаться людям на глаза. (36)Колебаться нельзя, и Ихтиандр бросился в воду, нырнул, поплыл под водой к скале и, скрываясь между обломками камней, стал наблюдать за берегом.

(37)Вот девушка открывает глаза, приподнимает голову. (38)Мужчина о чём-то горячо говорит, помогает девушке встать.

− (39)Так это вы спасли меня?

− (40)Да, — отвечает он.

(41)Девушка будто не слыхала этих слов, она помолчала, а потом сказала:

− (42)Странно. (43)А мне почудилось, будто возле меня было какое-то странное доброе чудовище.

− (44)Возможно, вам показалось, — ответил её спутник.

(45)Они встали и пошли — чудесная девушка и этот нехороший смуглый человек, уверивший девушку, будто он спас её. (46)Но Ихтиандр не мог изобличить смуглого во лжи. (47)На душе стало как-то неприютно.

(48)Девушка и её спутник скрылись за дюнами, а человек-амфибия всё ещё смотрел им вслед. (49)Сердце учащённо билось: юноша теперь точно знал, что он найдёт прекрасную незнакомку во что бы то ни стало.

* Александр Романович Беляев (1884—1942) — писатель-фантаст. Среди наиболее известных его произведений — научно-фантастический роман «Человек-амфибия», в котором сочетаются научность и занимательность. Это произведение не только об удивительном Ихтиандре, которого молва окрестила «морским дьяволом», оно также о любви и предательстве, благородстве и корысти людей.

(1)Утро дышало свежестью. (2)Над рекой висел прозрачный туман, но солнечные лучи уже золотили тихую гладь. (3)Поднимавшийся берег покрывала изумрудная трава, испещрённая бесчисленными искорками росы. (4)Воздух, насыщенный пряными ароматами диких цветов, застыл. (5)Тихо – лишь в зарослях камыша у самой воды колокольцами звенели комары. (6)Вадимка сидел на берегу и смотрел, как старый тополь роняет белоснежные, кружащиеся в застывшем воздухе пушинки и как они белыми корабликами плывут по реке. (7)Тонкое поскуливание нарушило спокойствие утра.

(8)Мальчик вздрогнул – вспомнил, зачем пришёл сюда. (9)Слёзы подступили к горлу, стали душить, но он сдержался – не заплакал.

(10)Вчера ощенилась Жучка: принесла четверых. (11)Мать увидела Жучкин живот и давай причитать на всю деревню! (12)«Не углядел! (13)Сколько раз говорила: не пускай собаку со двора! (14)Что прикажешь

с ними делать?»

(15)Виноват Вадимка. (16)И спрос теперь с него. (17)Мать приказала

к вечеру от щенят избавиться – утопить. (18)Легко сказать, а вот попробуй, исполни... (19)Они хоть маленькие, слепые, а живые существа!

(20)Представить, как Жучкиных щенят топить будет, Вадимка не мог. (21)Казалось, чего проще: оставь мешок у воды – река сама сделает своё дело – и гуляй без хлопот и забот...

(22)Вадимка так не сумел бы. (23)Размазывая грязными ладонями слёзы, утёр лицо, сложил щенят обратно и решительно направился в деревню.

(24)У сельпо в ожидании утреннего хлеба толпился народ – всё больше женщины. (25)Увидав знакомое лицо, Вадимка подошёл к крылечку.

– (26)Здравствуйте, тётя Маша, – заливаясь краской, обратился

к дородной женщине.

– (27)Здорово! (28)Чего в мешке? – сразу заинтересовалась любопытная тётя Маша.

– (29)Сейчас покажу! – засуетился Вадимка. – (30)Щенки Жучкины. (31)Может, возьмёте?

– (32)Разве щенки? (33)Крысята какие-то, – сострила женщина. (34)Собравшиеся вокруг прыснули.

– (35)Маленькие ещё – вчера родились...

– (36)Раз вчера, то неси-ка их к мамке. (37)Вона разревелись – жрать хотят.

– (38)Не могу. (39)Мать запретила с ними домой возвращаться... (40)Может, всё-таки возьмёте?

(41)Но женщины, потеряв к мешку интерес, одна за другой расходились. (42)Сельпо открыли, и тётя Маша деловито направилась к дверям. (43)Вздохнув, мальчик уныло поплёлся прочь.

– (44)Вадик, постой!

(45)Вадимка обернулся: Николай Егорыч – колхозный ветеринар, давний приятель отца.

– (46)Ты вот что, ступай к деду Борису – охотнику. (47)У него Сильва, между прочим, ощенилась, восемь штук принесла. (48)Может, возьмёт старик твоих-то.

(49)Окрылённый, мчался Вадимка к дому охотника...

* Никольская Анна (род. в 1979 г.) – современная российская детская писательница.

(1)Закрываю глаза и вижу мой переулок. (2)Первый Тружеников. (3)Двухэтажный деревянный дом, в котором я прожила первые десять лет своей жизни. (4)Никогда не вижу его летом, только зимой. (5)Чувствую запах снега, слизываю его со своей пёстрой варежки.

(6)Последней дошкольной зимой меня отдали в «группу» – так называли детей, которые по утрам гуляли в сквере с «интеллигентной» воспитательницей. (7)«Группа» показалась идеальным способом победить мою застенчивость.

(8)Дед привёл меня в сквер как полагалось: к десяти. (9)Воспитательница, худенькая дама из «бывших», сказала, что я похожа на Мальвину, а саму её зовут Вера Григорьевна.

(10)Убедившись, что дети «интеллигентные», а уж про Веру Григорьевну и говорить нечего, дед двинулся по направлению к главной аллее, ведущей из сквера на улицу (мы гуляли на маленькой, боковой!).

(11)Я зарыдала и бросилась его догонять. (12)Вера Григорьевна бросилась за мной, интеллигентные дети побросали свои лопатки и бросились за Верой Григорьевной.

(13)Я первая добежала до деда и, ослепнув от горя, уткнулась в карман его тяжёлого добротного пальто.

(14)Дед сдался: звук моих рыданий, без сомнения, действовал безотказно.

(15)Стряхнув снег с массивной лавочки с ажурными, утопающими в сугробе лапами, он твёрдо уселся на неё, поднял воротник и замер наподобие статуи.

(16)Мы с Верой Григорьевной и растерянными детьми вернулись на свою боковую аллею. (17)Я успокоилась: широкая спина с поднятым каракулевым воротником была на расстоянии десяти метров от моих глаз.

(18)Водить хоровод вокруг огромного дуплистого дуба и лепить из снега «куличики», стараясь, чтобы они были не хуже, чем у остальных детей, оказалось гораздо веселее, чем гулять за руку с бабушкой, как я делала до этого. (19)Каждые десять минут я отрывалась от своего веселья и проверяла, на месте ли неподвижная спина, слегка занесённая медленным снегом. (20)Спина была тут и не двигалась. (21)Один, впрочем, раз её не оказалось, и я уже приготовилась зарыдать, но сразу же и успокоилась: дед никуда не ушёл.

(22)Окоченев, он подпрыгивал рядом с лавочкой и растирал ладонями побелевшие щеки.

(23)Ровно в час гулянье закончилось, и, взявшись за руки, мы с дедом пошли домой.

(24)Деревья стояли стеклянные от мороза, и нежный голубоватый печной дым поднимался из труб.

– (25)Не замёрзла? – спросил меня дед.

(26)Я отрицательно покачала головой. (27)Новые впечатления переполняли меня.

(28)Зима была долгой, холодной и снежной. (29)Каждое утро с десяти до часу я гуляла в «группе», а дед сидел на лавочке с ажурными, утопающими в снегу лапами.

(30)Откуда же мне, шестилетней, было знать, что значит сидеть неподвижно и мёрзнуть во имя любви?

* Муравьёва Ирина Лазаревна – современная писательница, лауреат литературных премий.

(1)Когда я был школь­ни­ком, я ходил в фо­то­кру­жок. (2)Там я впер­вые узнал, что такое твор­че­ство, а глав­ное, я ис­пы­тал серьёзное и взрос­лое от­но­ше­ние к себе.

(3)Од­на­ко вы­да­ю­щих­ся успе­хов я как фо­то­граф не до­бил­ся. (4)Я не чув­ство­вал света, не видел того, что видит обыч­ный фо­то­граф, ка­за­лось бы, в обыч­ной си­ту­а­ции. (5)Я не умел вы­би­рать людей, ко­то­рые на фо­то­гра­фи­ях были вы­ра­зи­тель­ны­ми, а в жизни не­вид­ны­ми. (6)Я тогда пе­ре­жи­вал ужас­но. (7)Я сам по­ни­мал, что у меня ни­че­го не по­лу­ча­ет­ся, и видел огорчённое лицо на­ше­го ру­ко­во­ди­те­ля — На­чаль­ни­ка, как мы его на­зы­ва­ли.

— (8)Вот скажи, зачем ты фо­то­гра­фи­ро­вал этот гру­зо­вик? — спра­ши­вал он меня, рас­смат­ри­вая мои сним­ки.

— (9)Гру­зо­вик мощ­ный, страш­ный, — го­во­рил я пе­чаль­но.

— (10)Ты же не гру­зо­вик дол­жен сни­мать, а де­лать фо­то­гра­фию, — почти от­ча­ян­но го­во­рил На­чаль­ник. — (11)Гру­зо­вик, ко­то­рый мимо тебя ехал, был боль­шой, мощ­ный и страш­ный. (12)Так?! (13)А на твоей фо­то­гра­фии не видно, что гру­зо­вик мощ­ный и что тебе страш­но. (14)Ни­че­го не видно! (15)А долж­но чув­ство­вать­ся, что ты хотел ска­зать, какие пе­ре­жи­ва­ния пе­ре­дать.

(16)В дру­гой раз, глядя на мой сни­мок, он го­во­рил:

— (17)В жизни ком­по­зи­ции нет, а в пей­за­же ком­по­зи­ция есть. (18) Ты не жизнь фо­то­гра­фи­ру­ешь, а де­ла­ешь фо­то­гра­фию, а она живёт по дру­гим за­ко­нам. — (19)А глав­ное, что на чужих фо­то­гра­фи­ях ты всё ви­дишь, вкус-то у тебя есть. (20)А сам?!

(21)В общем, как фо­то­граф я не со­сто­ял­ся, но по­сто­ян­но ходил в кру­жок, уже даже не пы­та­ясь фо­то­гра­фи­ро­вать. (22)У меня по­яви­лось моё осо­бен­ное место в жизни фо­то­круж­ка: я стал там при­знан­ным экс­пер­том и кри­ти­ком.

— (23)По­тру­дись найти слова и объ­яс­нить мне, что ты нашёл в этой фо­то­гра­фии, — го­ря­чил­ся На­чаль­ник.

(24)И я впер­вые ста­рал­ся найти точ­ные, яркие слова, ко­то­рых от меня ис­крен­не ждал взрос­лый и ав­то­ри­тет­ный для меня че­ло­век. (25)Я чув­ство­вал, как это слож­но. (26)И очень гор­дил­ся, когда уда­ва­лось что-то смут­ное вы­ра­зить сло­ва­ми. (27)А На­чаль­ник слу­шал. (28) Меня в пер­вый раз так слу­ша­ли.

(1)Я тащился по улице и вдруг увидел толпу… (2)Мальчишек десять, старшеклассники, а сбоку, в сторонке, стоял Газовый Баллон, главный зачинщик всех самых «неправильных», бесчестных дел.

(3)Мальчишки торопливо наклонялись к земле, лепили снежки и швыряли в стену нового дома: там, по шероховатой бетонной стене, карабкалась белка.

(4)Мальчишки веселились, пуляли в стену снежками, а белка перебиралась смелыми короткими рывками всё выше и выше, к самой крыше, цепляясь неизвестно за что. (5)Тайга была рядом, белки забегали в посёлок нередко, но по деревьям они легко удирали назад, а этой не повезло, она, наверное, перебегала по земле, когда её заметили, метнулась к дому и теперь карабкалась по стене, беззащитная перед ударами снежков.

(6)Снежные снаряды, словно пушечные ядра, с глухим фырканьем разрывались рядом с белкой, она вздрагивала всем маленьким телом, пушистый хвост прижимала к стене, как бы помогая себе даже им.

(7)Десятеро здоровенных головорезов против маленькой беззащитной белки! (8)Но эти десятеро были людьми. (9)И у каждого на плечах была голова, а в груди –– сердце. (10)Газовый Баллон с каменным лицом стоял рядом. (11)С интересом ждал, чем всё кончится.

(12)Кровь возмущённо застучала у меня в висках.

 —  (13)Вы!  —   крикнул я, дрожа от ненависти.  —   (14)Вы, гады! (15)Что делаете!

(16)Газовый Баллон обернулся ко мне, глаза его хитро сощурились.

 —   (17)А! Генерал!  —   закривлялся он.  —   (18)Опять командуешь!

(19)И захохотал:

 —   (20)Генерал без войска!

(21)В другой раз я бы сошёл с ума от этих неприятных слов, опять бы что-нибудь выкинул, может быть, а тут едва услышал.

 —   (22)Прекратите!  —   заорал я, впившись взглядом в белку, уже еле передвигающуюся по стене.

(23)Возле неё теперь уже не снежки хлопали. (24)Цокали мёрзлые комья земли и камни. (25)И тут белка упала вниз.

(26)Она упала вниз, а я по-прежнему смотрел на стену дома. (27)Там, на шероховатом бетоне, краснело пятнышко…

(28)Я швырнул портфель, надвинул поглубже шапку и, разогнавшись, шарахнул головой в живот здоровому парню. (29)Он охнул, свалился, а я таранил следующего, следующего. (30)Мальчишки ненадолго опешили, потом я ощутил лицом колючий снег и стал задыхаться в сугробе. (31)Меня лупили по спине, по голове, но я не чувствовал боли, а яростно вертелся, норовя вскочить и протаранить кого-нибудь ещё.

(32)Неожиданно удары стихли. (33)Я отряхнулся. (34)Старшеклассников не было, не было нигде видно и белки. (35)Только Газовый Баллон стоял на своём старом месте. (36)Губы мои дрожали, а руки тряслись, когда я обтёр тающий снег

с лица и увидел деда. (37)Он тяжело дышал, глядя хмуро на удаляющихся мальчишек.

 —   (38)Я всё видел,  —   сказал он, переводя дыхание,  —   ты молодец!

* Альберт Анатольевич Лиханов (род. в 1935 г.) –– советский, российский писатель, председатель Российского детского фонда, автор многих произведений о подростках.

(1)У две­рей сто­я­ло трое ре­бя­ти­шек: две де­воч­ки и маль­чик. (2)Дед до­га­дал­ся, что они од­но­класс­ни­ки внука.

— (3)Ан­дрей Лысов тут живёт? — спро­си­ла пол­но­ва­тая де­воч­ка.

— (4)Тут, — при­знал­ся дед.

— (5)Мы при­шли вы­ска­зать ему осуж­де­ние, — про­дол­жи­ла де­воч­ка.

(6)Дед и внук сто­я­ли рядом и на сто про­цен­тов были роднёй: круг­ло­ли­цые, го­лу­бо­гла­зые. (7)На­вер­ное, по­это­му часть Ан­дрей­ки­ной вины само собой пе­ре­хо­ди­ла на деда.

— (8)У нас в днев­ни­ке всё за­пи­са­но, — ска­за­ла тол­стуш­ка и пе­ре­да­ла тет­рад­ку Алек­сан­дру Клав­ди­е­ви­чу.

— (9)«Дёргал Аллу Ива­но­ву за во­ло­сы», — груст­но про­чи­тал дед.

— (10)А ещё, когда Ива­но­ва за­пла­ка­ла, он обо­звал её мок­рой цаплей, а из­ви­нять­ся не стал, — ска­зал маль­чик.

(11)Когда ре­бя­та ушли, дед об­ра­тил­ся к внуку:

— (12)Так зачем же ты эту Аллу за косу дёргал?

— (13)Так про­сто, — бурк­нул маль­чик.

— (14)А я вот знаю и зачем, и по­че­му! (15)Она тебе нра­вит­ся, а на тебя, про­тив­но­го тро­еч­ни­ка, вни­ма­ния не об­ра­ща­ет. (16)Так, что ли?

(17)Слом­лен­ный де­до­вой про­ни­ца­тель­но­стью, внук за­го­во­рил:

— (18)Мы же рань­ше с ней дру­жи­ли! (19)А те­перь она всё: Толик да Толик. (20)Я рань­ше её дёрну — она меня книж­кой — хлоп! (21)И обоим смеш­но! (22)А сей­час чуть-чуть тро­нешь — как плак­са пла­чет...

(23)Дед слу­шал его вни­ма­тель­но, при­щу­рив глаза.

— (24)Из­ви­нять­ся тебе перед ней придётся, и так, чтобы это от­ло­жи­лось в са­до­вой твоей го­ло­ве на­дол­го. (25)Мы сей­час идём к ней, ты из­ви­ня­ешь­ся и да­ришь ей цветы, а иначе миру между нами не бы­вать.

(26)Миром с дедом внук до­ро­жил, и по­это­му он понял, что не ми­но­вать ему ни из­ви­не­ния, ни цве­тов.

(27)В его го­ло­ве плохо за­пе­чат­ле­лось, как в ма­га­зи­не они ку­пи­ли пах­ну­щие го­ре­лой лист­вой и сне­гом астры, как брели по осен­не­му парку прямо к Ал­ки­но­му дому.

(28)Перед вы­хо­дом из парка дед оста­но­вил­ся, они сели на ска­мей­ку.

— (29)Не­бось, ни­ко­гда дев­чон­кам цветы не дарил? (30)Ты хоть по­смот­ри, что да­ришь.

— (31)Чего смот­реть, на бо­ло­нок по­хо­жи, — уби­тым тоном ска­зал внук.

— (32)Нет, бо­лон­ка — со­ба­ка глу­пая и трус­ли­вая, а эти чи­стые, гор­дые, как изо льда, и ведь сме­лые, до са­мо­го снега на клум­бах стоят.

(33)Маль­чик взгля­нул на цветы и по­ду­мал: «И прав­да, какие чи­стые... ле­дя­ни­стые...»

(34)Вся встре­ча с Алкой Ива­но­вой про­нес­лась в смятённой душе Ан­дрей­ки, слов­но вихрь. (35)Уже перед самой две­рью он рва­нул­ся было, чтобы котёнком прыс­нуть вниз. (36)Но дед крат­ко ска­зал: «Не трусь!» — и по­ста­вил его рядом с собой.

(37)Дверь от­кры­ла Алла. (38)Ан­дрей­ка кое-как про­мям­лил из­ви­не­ния и сунул в руки по­трясённой Алки астры:

— (39)Это тебе... эти ле­дя­ни­стые...

(40)Алка ни­че­го ему не от­ве­ти­ла, осто­рож­но взяла цветы, слов­но они впрямь были изо льда и могли раз­бить­ся, и вдруг астры от­ра­зи­лись в её милых от удив­ле­ния дев­чо­но­чьих гла­зах.

* Од­но­ра­лов Вла­ди­мир Ива­но­вич (род. в 1946 г.) — орен­бург­ский поэт, про­за­ик, пуб­ли­цист и дет­ский пи­са­тель.

(1)Во двор вошли трое ребят. (2)Они вы­гля­де­ли обык­но­вен­но, толь­ко Сань­ка сразу понял, что они дет­до­мов­ские.

– (3)Вам чего? — грубо спро­сил Сань­ка с тем вы­ра­же­ни­ем, с каким в де­рев­не все раз­го­ва­ри­ва­ют с по­би­руш­ка­ми.

– (4)Хлеба не про­да­ди­те? — спро­сил один из троих.

– (5)Нету! — ска­за­ла мать. — (6)Тут самим есть не­че­го! — (7)И то­роп­ли­во по­бе­жа­ла в избу, не огля­ды­ва­ясь.

– (8)Ну, чего ждёте? — ещё гру­бей крик­нул Сань­ка.

– (9)Хлеба!

– (10)Ска­за­но вам!

– (11)Так везде го­во­рят, а после всё-таки про­да­ют.

– (12)А день­ги есть?

– (13)Вот... — (14)Один из них, при­зе­ми­стый, про­тя­нул день­ги Сань­ке.

– (15)Легко отдаёшь, — ска­зал Сань­ка. — (16)А если я от­бе­ру эти день­ги, а вас вы­го­ню?!

– (17)Отдай, — бурк­нул при­зе­ми­стый.

– (18)Возь­ми-кась, — про­го­во­рил Сань­ка, ощу­щая, как растёт в нём ехид­ная злость, и со­зна­ние пре­вос­ход­ства, и не­по­нят­ное пре­зре­ние к этим троим. — (19)Ну? (20)По­про­буй!

– (21)Отдай! — по­про­сил веж­ли­во вы­со­кий.

– (22)Фа­шист ты, понял?! — вдруг хрип­ло вы­го­во­рил при­зе­ми­стый.

– (23)Об­зы­вать­ся? (24)Да? (25)Хлеб­ца про­сить? (26)И об­зы­вать­ся?! (27)А вота!.. — крик­нул Сань­ка и, не глядя, рва­нул поперёк все день­ги, все бу­маж­ки, что были в ку­ла­ке. (28) Он видел, как рас­те­ря­лись дет­до­мов­ские, и сам рас­те­рял­ся.

– (29)Вота! — ска­зал он, по­ка­зы­вая по­ло­вин­ки бу­ма­жек. (30)И вдруг, как будто поняв, что дело сде­ла­но, и уже не по­пра­вишь, и что надо сто­ять на своём, Сань­ка стал рвать день­ги даль­ше, в мел­кие кло­чья, при­го­ва­ри­вая:

– (31)Вота! (32)У меня батю... на фрон­те... а вы об­зы­вать­ся…

(33)Дет­до­мов­ские, все втроём, дви­ну­лись на него — Сань­ка при­го­то­вил­ся к драке. (34)Как будто все Сань­ки­ны чув­ства: и пре­вос­ход­ство, и злость, и пре­зре­ние, и от­ча­ян­ность, что уже были в нём, — всё это вдруг пе­ре­да­лось дет­до­мов­ским, а Сань­ка остал­ся ни с чем.

(35)Длин­ный па­рень шаг­нул вперёд и ска­зал:

– (36)Хо­чешь драть­ся? (37)Бей, я один здо­ро­вый. (38)Они ра­не­ные. (39)А его отец, — вы­со­кий кив­нул на оч­ка­сти­ка, — рядом с твоим, может, лежит. (40)Тоже уби­тый. (41)И в семье у него оста­лось двое, а было во­семь че­ло­век. (42)Вот и бей, чего ж не бьёшь?

– (43)Не надо, па­ца­ны, — по­мор­щив­шись, ска­зал оч­ка­стик. — (44)Ну его! (45)Нашли кому объ­яс­нять.

(46)Сань­ка по­чув­ство­вал, что дет­до­мов­ские не при­ни­ма­ли его на рав­ных, будто им было из­вест­но что-то такое, чего Сань­ка не знает и не будет знать ни­ко­гда.

– (47)По­си­ди­те чуток, я сей­час... — тихо ска­зал он. (48)Сань­ка хотел им ска­зать, что он возьмёт в доме еды и хлеба до­ста­нет где-ни­будь на все те день­ги, что он разо­рвал. (49)Но дет­до­мов­ские всё и так по­ня­ли.

– (50)Да не надо, ведь мы не себе хо­те­ли, — ска­зал длин­ный, — док­тор­ше нашей. (51)Боль­ным и ра­не­ным хлеб раздаёт, а сама го­лод­ная.

(52)Сань­ка ки­нул­ся было в избу, но столк­нул­ся на по­ро­ге с ма­те­рью, ко­то­рая дер­жа­ла в руках чу­гу­нок.

– (53)По­стой­те, маль­цы... (54)Вот кар­то­шек варёных возь­ми­те.

– (55)Мамк, ты денег не бери! — за­то­ро­пил­ся Сань­ка. — (56)Слышь, не надо! (57) Они не себе хлеба хо­те­ли ку­пить, док­тор­ше!.. (58)Она, го­во­рят, от­ка­зы­ва­ет­ся, а сама го­лод­ная ходит!

(59)Мать по­ста­ви­ла чу­гу­нок на пе­риль­це, рас­пря­ми­лась.

– (60)Да по­ня­ла я, по­ня­ла, — кив­ну­ла она го­ло­вой. — (61)Вот же какие люди бы­ва­ют на свете... (62)То ли дур­ные, то ли свя­тые... (63)Ах, гос­по­ди... (64)Бе­ри­те, маль­цы, ешьте.

* Шим Эду­ард Юрье­вич (Эду­ард Юрье­вич Шмидт) (1930—2006) — со­вре­мен­ный пи­са­тель, дра­ма­тург. Автор не­сколь­ких сбор­ни­ков рас­ска­зов для детей и взрос­лых.

(1)В Ленинград пришла первая послевоенная весна. (2)Однажды я шёл с завода домой. (3)Долгий закат дымил над городом. (4)Только что прошумел дождь, ещё бренчали капли, падая с карнизов, и синие лужи на мостовых курились паром.

(5)Я вспомнил, как вернулся в Ленинград перед концом войны и не узнал его: пустынными и мёртвыми казались улицы, ни один фонарь не горел, не светились окна; на месте газонов и цветников чернела голая земля, разбитая на крохотные кривые грядки; прошлогодние листья скреблись и шуршали по дорожкам перекопанных городских садов...

(6)Я шёл медленно, подставляя лицо под капли и улыбаясь собственным мыслям. (7)В ту первую после войны весну у нас было много работы; мы отстаивали по полторы-две смены и ходили злые, невыспавшиеся. (8)А теперь вот горячка кончилась и можно будет отдохнуть.

(9)Навстречу мне шла женщина. (10)Она несла букет желтоватой черёмухи. (11)Я не успел посторониться, и шершавые мягкие листья коснулись лица. (12)На миг я ощутил полузабытый запах – такой свежий, холодящий, словно от сосульки, положенной на язык.

(13)И неожиданно я увидел эту черёмуху.

(14)Старая, раскидистая, она росла в конце тихой улочки, доставая третьи этажи. (15)Можно было подумать, будто чистое летнее облако опустилось между домами. (16)И, подойдя, я остановился у склонённых веток. (17)Кисти крупных цветов качались над самой головой. (18)Их можно было трогать. (19)Их можно было сорвать.

(20)Я протянул руку. (21)Эти цветы уже сегодня будут стоять у меня дома... (22)Надламываясь, ветка громко хрустнула. (23)Я торопливо сунул её за спину. (24)Постукивая палкой, к черёмухе подходил сутулый, худой старик. (25)Сняв шляпу, он прислонился к стволу и словно задремал. (26)Мне было слышно, как он дышит, по-старчески посапывая.

(27)Я отодвинулся и тут заметил ещё двух человек. (28)Они стояли, прижавшись друг к другу, – молоденький парень и девушка. (29)Ни меня, ни старика они, казалось, не замечали.

(30)И ещё я увидел окна. (31)Настежь распахнутые окна в соседних домах. (32)Казалось, дома тоже дышали, жадно и глубоко...

(33)Я представил себе тех, кто живёт на этой улице, и подумал: как удалось им сохранить черёмуху? (34)Не со слов – сам знаю: страшной блокадной зимой, когда в комнатах застывает вода и когда садится на стенках иней, чем не пожертвуешь ради крохи тепла, ради слабенького пламени в печурке? (35)А огромное старое дерево – уцелело. (36)Не в саду, не в парке – прямо на улице, никем не охраняемое... (37)Неужто на пороге смерти своей заботились люди о красоте и ждали весны?

* Шим Эдуард Юрьевич (1930–2006) – советский писатель, драматург, автор нескольких сборников рассказов для детей и взрослых.

(1)В че­тыр­на­дцать лет я прочёл «Порт­рет До­ри­а­на Грея» и во­об­ра­зил себя лор­дом Генри. (2)Я стал при­да­вать огром­ное зна­че­ние внеш­но­сти. (3)Счи­тал себя очень не­кра­си­вым, и это было му­чи­тель­но. (4)Мне хо­те­лось быть ярким, вы­ра­зи­тель­ным, не­по­хо­жим на дру­гих.

(5)В те дни я был влюблён в хо­ро­шень­кую гим­на­зист­ку Таню, а у неё, как у мно­гих де­во­чек тогда, был за­вет­ный аль­бом. (6)В нём по­дру­ги и по­клон­ни­ки от­ве­ча­ли, на­при­мер, на во­про­сы: «(7)Какой ваш лю­би­мый цве­ток, де­ре­во? (8)Какое лю­би­мое блюдо? (9)Какой лю­би­мый пи­са­тель?»

(10)Гим­на­зист­ки пи­са­ли: цве­ток — роза; де­ре­во — берёза или липа. (11)Блюдо — мо­ро­же­ное или ряб­чик. (12)Пи­са­тель — Чар­ская.

(13)Гим­на­зи­сты пред­по­чи­та­ли из де­ре­вьев дуб или ель, из блюд — гуся и борщ, из пи­са­те­лей — Валь­те­ра Скот­та и Жюля Верна.

(14)Когда оче­редь дошла до меня, я на­пи­сал не за­ду­мы­ва­ясь: «(15) Цве­ток — ор­хи­дея. (16)Де­ре­во — бао­баб. (17)Пи­са­тель — Оскар Уайльд. (18) Блюдо — ка­нан­дер».

(19)Эф­фект по­лу­чил­ся пол­ный, даже боль­ший, чем я ожи­дал. (20) Все поблёкли, сту­ше­ва­лись пе­ре­до мною. (21)Я об­легчённо вздох­нул и по­чув­ство­вал, что у меня боль­ше нет со­пер­ни­ков и что Таня от­да­ла мне своё серд­це.

(22)Дома я не мог сдер­жать­ся и по­де­лил­ся с ма­те­рью впе­чат­ле­ни­ем, про­из­ведённым моими от­ве­та­ми. (23)Она вы­слу­ша­ла меня с ин­те­ре­сом, как, впро­чем, и все­гда вы­слу­ши­ва­ла всё, что ка­са­лось меня.

– (24)По­вто­ри, Ко­лень­ка, какое твоё лю­би­мое блюдо, а то я не рас­слы­ша­ла.

– (25)Ка­нан­дер, — важно от­ве­тил я.

– (26)Ка­нан­дер? — не­до­уме­вая, пе­ре­спро­си­ла она.

– (27)Это, мама, фран­цуз­ский очень до­ро­гой и вкус­ный сыр, разве ты не зна­ешь?

(28)Она всплес­ну­ла ру­ка­ми и за­сме­я­лась:

– (29)Ка­мам­бер, Ко­лень­ка, ка­мам­бер, а не ка­нан­дер!

(30)Я был по­трясён: из героя ве­че­ра я сразу пре­вра­тил­ся в по­сме­ши­ще. (31)Ведь Таня и все её при­я­те­ли могут спро­сить, узнать о «ка­нан­де­ре». (32)И, боже мой, как они ста­нут надо мной из­де­вать­ся!..

(33)Я всю ночь думал, как мне быть. (34)К утру я решил от­ка­зать­ся от толь­ко что раз­делённой любви и боль­ше не встре­чать­ся ни с Таней, ни с её при­я­те­ля­ми.

(35)Таня на­прас­но при­сы­ла­ла мне за­пис­ки с при­гла­ше­ни­я­ми то на име­нин­ный пирог, то на пик­ник, то на ёлку. (36)Я бо­ял­ся на них от­ве­чать. (37)А на гим­на­зи­че­ском балу она про­шла мимо, не от­ве­тив на мой по­клон.

* Одо­ев­це­ва Ирина — рус­ская по­этес­са и пи­са­тель­ни­ца. В на­ча­ле 20 века была уче­ни­цей зна­ме­ни­то­го поэта Н. Гу­ми­ле­ва. В 1922 году эми­гри­ро­ва­ла в Париж. На­пи­са­ла имев­шие боль­шой успех ро­ма­ны «Изоль­да», «Зер­ка­ло», «Оставь на­деж­ду на­все­гда», не­сколь­ко сбор­ни­ков сти­хов. В конце 80-х годов вер­ну­лась в Рос­сию, жила в Ле­нин­гра­де (Пе­тер­бур­ге), вы­пу­сти­ла ме­му­а­ры о жизни рус­ской ху­до­же­ствен­ной ин­тел­ли­ген­ции на­ча­ла 20 века.

(1)От го­ро­да, по-ви­ди­мо­му, ни­че­го уже не оста­лось. (2)Немцы бом­бят его с утра до ве­че­ра, над ним не­про­хо­дя­щее об­ла­ко дыма и пыли. (3)Горят неф­те­хра­ни­ли­ща. (4)Чёрный, как ко­поть, дым за­сти­ла­ет солн­це, так что на него можно смот­реть не щу­рясь, как смот­рят сквозь силь­но за­копчённое стек­ло во время за­тме­ния.

(5)В нашем овра­ге, как го­во­рит­ся, без пе­ре­мен. (6)Как-то ночью про­шли две наши ди­ви­зии. (7)Шли долго, бес­пре­рыв­но, всю ночь на­пролёт, ба­та­льон за ба­та­льо­ном. (8)Раза два немцы пы­та­лись сго­ря­ча пе­ре­брать­ся через овраг, и тогда на­чи­на­лась ав­то­мат­ная трес­кот­ня.

(9)Ге­ор­гий Аки­мо­вич как-то ска­зал:

— (10)Мы будем во­е­вать до по­след­не­го сол­да­та. (11)Рус­ские все­гда так воюют. (12)Но шан­сов у нас всё-таки мало. (13)Нас может спа­сти толь­ко чудо, иначе нас за­да­вят. (14)За­да­вят ор­га­ни­зо­ван­но­стью и тан­ка­ми.

(15)Чудо?..

(16)Вот не­дав­но ночью шли мимо сол­да­ты. (17)Я де­жу­рил у те­ле­фо­на и вышел по­ку­рить. (18)Они шли и пели, тихо, впол­го­ло­са. (19)Я даже не видел их, я толь­ко слы­шал их шаги по ас­фаль­ту и тихую, не­мно­го даже груст­ную песню. (20)Я подошёл. (21)Бойцы рас­по­ло­жи­лись на отдых вдоль до­ро­ги, на при­мя­той траве. (22)Ми­га­ли огонь­ки ци­га­рок. (23)И чей-то мо­ло­дой, не­гром­кий голос до­но­сил­ся от­ку­да-то из-под де­ре­вьев.

— (24)Нет, Вась… (25)Ты уж не го­во­ри… (26)Лучше нашей нигде не сы­щешь. (27)Как масло, земля — жир­ная, на­сто­я­щая. — (28)Он даже при­чмок­нул как-то по-осо­бен­но­му. — (29)А хлеб взойдёт — с го­ло­вой за­кро­ет…

(30)А город пылал, и крас­ные от­све­ты пры­га­ли по сте­нам цехов, и где-то со­всем не­да­ле­ко тре­ща­ли ав­то­ма­ты, то чаще, то реже, и взле­та­ли ра­ке­ты, и впе­ре­ди были не­из­вест­ность и почти не­ми­ну­е­мая смерть.

(31)Я так и не уви­дел того, кто это ска­зал. (32)Раз­дал­ся чей-то крик: «(33)При­го­то­вить­ся к дви­же­нию!» (34)Все за­ше­ве­ли­лись, за­гре­ме­ли ко­тел­ка­ми. (35)И пошли. (36)Пошли мед­лен­ным, раз­ме­рен­ным, тяжёлым сол­дат­ским шагом. (37)Пошли к тому не­из­вест­но­му месту, ко­то­рое на карте их ко­ман­ди­ра от­ме­че­но, долж­но быть, обык­но­вен­ным крас­ным кре­сти­ком.

(38)Я долго стоял ещё и при­слу­ши­вал­ся к уда­ляв­шим­ся и за­тих­шим потом со­всем шагам сол­дат.

(39)Есть де­та­ли, ко­то­рые за­по­ми­на­ют­ся на всю жизнь. (40)И не толь­ко за­по­ми­на­ют­ся. (41)Ма­лень­кие, как будто не­зна­чи­тель­ные, они въеда­ют­ся, впи­ты­ва­ют­ся как-то в тебя, на­чи­на­ют про­рас­тать, вы­рас­та­ют во что-то боль­шое, зна­чи­тель­ное, вби­ра­ют в себя всю сущ­ность про­ис­хо­дя­ще­го, ста­но­вят­ся как бы сим­во­лом.

* Не­кра­сов Вик­тор Пла­то­но­вич — рус­ский пи­са­тель. С 1941 по 1944 годы был на фрон­те, участ­во­вал в Ста­лин­град­ской битве. Не­кра­сов — автор по­ве­стей, рас­ска­зов, пу­те­вых за­ме­ток: «В око­пах Ста­лин­гра­да», «Пер­вое зна­ком­ство» и др. По его сце­на­ри­ям сняты ки­но­филь­мы.

(1)Федя Кроев и Борис узнали друг друга в незапамятные времена. (2)Когда им было по пять лет. (3)Кроевы переехали тогда в кооперативную квартиру, а Федю перевели в другой детсад, поближе к новому дому. (4)Садик оказался совсем не такой, как прежний. (5)Тот был в деревянном доме, уютный, с закутками, где можно было в случае чего побыть одному. (6)А здесь — громадные стёкла вместо стен, блестящие жёлтые полы и множество всяких «нельзя».

(7)Ох, как не хотелось Феде идти сюда на следующий день. (8)До горьких слёз. (9)И быть бы этому Фединому дню, пожалуй, горше первого, если бы не новый вопль толпы:

– (10)Ребята, Борька вернулся! — и заплясали вокруг щуплого, с колючей стрижкой, мальчика в рубашке с якорями. (11)Кто-то просто орал и радовался, кто-то, осмелев, дал Борису щелчка. (12)Борькины коричневые глаза беспомощно метались и наконец встретились со взглядом Феди. (13)И что-то сдвинулось тогда в Фединой душе. (14)Он поднял с пола за хвост надувного увесистого крокодила и, как палицей, прошёлся по вопящей толпе. (15)Пробился к Борису, рядом с ним прижался лопатками к стене. (16)И они с Борькой молча, без слёз, отбивались от дружного коллектива средней группы. (17)После этого случая Федя и Борис всегда держались рядышком, вместе. (18)Но настоящими друзьями они в ту пору не сделались. (19)Не успели: в Борькину семью приехала с Украины насовсем бабушка, и родители забрали Бориса из детсада.

(20)Потом Федя и Борис встретились, когда уже стали первоклассниками. (21)Оказались они в разных классах, но всё равно быстренько прилепились друг к другу и старались быть вместе на переменах. (22)И даже домой ходили вдвоем, хотя Борису приходилось делать большой крюк, чтобы проводить Федю.

(23)В общем, стали они не разлей вода: они с Борисом жили рядом, хотя каждый в своём мире. (24)Не знали тогда, что мир этот — один на двоих, Федин и Бориса. (25)Именно такой, как есть, — с книжкой, жужжанием моторчиков, настольной лампой и ранними сумерками в окне… (26)А потом появился слон…

(27)Слон, стоящий на полке в универмаге, был размером с котёнка. (28)Он был крошечный, но выглядел совершенно настоящим. (29)Живой казалась каждая складочка серой шероховато-замшевой кожи. (30)Осмысленно блестели чёрные глазки.

(31)Федя придумал слону имя — Буби. (32)Иметь Буби у себя казалось ему необыкновенным счастьем. (33)А стоило-то счастье не такие уж великие деньги. (34)Но родители единодушно объявили Федино желание странной блажью.

(35)И однажды Федя не выдержал — безутешно разрыдался при родителях и при Борисе. (36)Ну что же это такое?! (37)Неужели совершенно никто не может понять, как ему нужен этот маленький живой слон! (38)Заберите назад, продайте железную дорогу, подаренную когда-то, возьмите всё, что у него есть, и купите Буби! (39)Ну, не кормите целый месяц, чтобы сэкономить деньги…

(40)Ну, ремнём так ремнём, пожалуйста… (41)А потом купите Буби?

(42)Борис во время этого крика и плача, горького, безутешного, потихоньку исчез. (43)И появился под вечер, когда уже остывший от слёз, но тоскующий Федя сжался в печальном уголке между тахтой и кадкой с фикусом. (44)Борис нахмуренно и деловито сказал:

– (45)Вот, принёс тебе слона… — и стал разворачивать газетный сверток.

(46)Федя, не веря своему счастью, недоверчиво подался вперёд. (47)И… чуть опять не заревел от обмана. (48)Борькин слон, странное создание, походил на Буби лишь размером. (49)Это было существо из пластилина, с ногами из берёзовых кругляшков, с хоботом из резиновой трубки, со стеклянными пуговицами вместо глаз… (50)Федя глянул на это нелепое творение, потом на Бориса — даже без обиды, только с новой горечью. (51)Борис всё понял. (52)Виновато пожал плечами:

– (53)Я думал, ну хоть такой… (54)Зато у него глаза горят… (55)Вот… — (56)Пуговицы засветились огоньками. — (57)Там лампочки и батарейка.

– (58)Дай, — вдруг со всхлипом попросил Федя. (59)От Борькиного голоса, от взгляда что-то сдвинулось у него в душе. (60)Это было как при первом знакомстве, когда Федя схватил крокодила и они с Борисом вдвоём отмахивались от толпы… (61)Он посадил пластилинового зверя себе на колени и стал гладить ладонью. (62)И Борька сел рядом. (63)И они долго молчали в углу за тахтой, глядя, как мигают жёлтые глаза маленького слона. (64)И Федя — без отчётливых мыслей, но глубоким безошибочным пониманием — осознал, что прежнее их приятельство с Борисом было до этого вечера лишь вступлением к неразрывной дружбе, которая по-настоящему началась только сейчас, сегодня.

* Владислав Петрович Крапивин (род. в 1938 году) — советский и российский детский писатель, автор книг о детях и для детей. Книги Владислава Крапивина неоднократно переиздавались в Польше, Чехословакии, Болгарии, Германии, Японии, Венгрии, переводились на английский, испанский, персидский и другие языки.

(1)Ночью на мокрые деревья упал снег, согнул ветви своей рыхлой сырой тяжестью, а потом его схватило морозцем, и снег теперь держался на ветках крепко, будто засахаренная вата.

(2)Прилетела синичка, попробовала расковырять намерзь, но снег был твёрд, и она озабоченно поглядела по сторонам, словно спрашивая: «Как же теперь быть?»

(3)Я отворил форточку, положил на обе перекладины двойных рам линейку, закрепил её кнопками и через каждый сантиметр расставил пшеничные зёрна. (4)Первое зёрнышко оказалось в саду, зёрнышко под номером тридцать  —   в моей комнате.

(5)Синичка всё видела, но долго не решалась слететь на окно. (6)Наконец она схватила первое зерно и унесла его на ветку. (7)Расклевав твёрдую скорлупку, она выщипала ядро.

(8)Всё обошлось благополучно. (9)Тогда синичка, улучив момент, подобрала зёрнышко номер два...(10)Я сидел за столом, работал и время от времени поглядывал на синичку. (11)А она, всё ещё робея и тревожно заглядывая в глубину форточки, сантиметр за сантиметром приближалась по линейке, на которой была отмерена её судьба.

 —   (12)Можно, я склюю ещё одно зёрнышко? (13)Одно-единственное?

(14)И синичка, пугаясь шума своих собственных крыльев, улетела

с зерном на дерево.

 —   (15)Ну, пожалуйста, ещё одно. (16)Ладно?

(17)Наконец осталось последнее зерно. (18)Оно лежало на самом кончике линейки. (19)Зёрнышко казалось таким далёким, и идти за ним так боязно!

(20)Синичка, приседая и настораживая крылья, прокралась в самый конец линейки и оказалась в моей комнате. (21)С боязливым любопытством вглядывалась она в неведомый мир. (22)Её особенно поразили живые зелёные цветы и совсем летнее тепло, которое овевало озябшие лапки.

 —   (23)Ты здесь живёшь?

 —   (24)Да.

 —   (25)А почему здесь нет снега?

(26)Вместо ответа я повернул выключатель. (27)Под потолком ярко вспыхнула электрическая лампочка.

 —   (28)Где ты взял кусочек солнца? (29)А это что?

 —   (30)Это? (31)Книги.

 —   (32)Что такое книги?

 —   (33)Они научили зажигать это солнце, сажать эти цветы и те деревья, по которым ты прыгаешь, и многому другому. (34)И ещё научили насыпать тебе пшеничных зёрнышек.

 —   (35)Это очень хорошо. (36)А ты совсем не страшный. (37)Кто ты?

 —   (38)Я Человек.

 —   (39)Что такое Человек?

(40)Объяснить это маленькой глупой синичке было очень трудно.

 —   (41)Видишь нитку? (42)Она привязана к форточке.

(43)Синичка испуганно оглянулась.

 —   (44)Не бойся. (45)Я этого не сделаю. (46)Это и называется у нас  —   Человек.

 —   (47)А можно мне съесть это последнее зёрнышко?

 —   (48)Да, конечно! (49)Я хочу, чтобы ты прилетала ко мне каждый день. (50)Ты будешь навещать меня, а я буду работать. (51)Это помогает Человеку хорошо работать. (52)Согласна?

 —   (53)Согласна. (54)А что такое работать?

 —   (55)Видишь ли, это такая обязанность каждого человека. (56)Без неё нельзя. (57)Все люди должны что-нибудь делать. (58)Этим они помогают друг другу.

 —   (59)А чем ты помогаешь людям?

 —   (60)Я хочу написать книгу. (61)Такую книгу, чтобы каждый, кто прочитает её, положил бы на своём окне по тридцать пшеничных зёрен.

(62)Но, кажется, синичка совсем не слушает меня. (63)Обхватив лапками семечко, она неторопливо расклёвывает его на кончике линейки.

* Евгений Иванович Носов (1925 —  2002)  —   известный писатель, важнейшие темы его творчества  —   военная и деревенская.

(1)Как-то летом Лёвка, примостившись на заборе, помахал рукой Серёже.

— (2)Смотри-ка... рогатка у меня. (З)Сам сделал! (4)Бьёт без промаха!

(5)Рогатку испробовали. (6)Марья Павловна выглянула из окна.

— (7)Это нехорошая игра, ведь вы можете попасть в моего кота.

— (8)Так что же, из-за вашего кота нам и поиграть нельзя? — дерзко спросил Лёвка.

(9)Марья Павловна пристально посмотрела на него, взяла Мурлышку на руки, покачала головой и закрыла окно.

— (10)Ну и наплевать! — сказал Лёвка. — (11)Мне в водосточную трубу попасть хочется.

(12)Он долго выбирал камешек покрупнее, потом натянул длинную резинку — из окна Марьи Павловны со звоном посыпались стёкла. (13)Мальчики замерли.

— (14)Бежим! — крикнул Лёвка, и ребята бросились наутёк.

(15)Настали неприятные дни ожидания расплаты.

— (16)Старуха обязательно пожалуется, — говорил Лёвка. — (17)Вот злющая какая! (18)Подожди... я ей устрою штуку! (19)Будет она знать...

(20)Лёвка показал на Мурлышку, которого любили все соседи, потому что он никому не доставлял хлопот, а целыми днями мирно спал за окном, подтолкнул Серёжу и зашептал что-то на ухо товарищу.

— (21)Да, хорошо бы, — сказал Серёжа.

(22)Прошло несколько дней.

...(23)Укрывшись с головой шерстяным одеялом и освободив одно ухо, Серёжа прислушивался к разговору родителей.

— (24)Как ты думаешь, куда он мог деться?

— (25)Ну что я могу думать, — усмехнулся отец. — (26)Может, пошёл кот погулять, вот и всё. (27)А может, украл кто-нибудь? (28)Есть такие подлецы...

— (29)Не может быть, — решительно сказала мать, — на этой улице все знают Марью Павловну. (З0)Никто так не обидит старую, больную женщину... (31)Ведь этот Мурлышка — вся её жизнь!

(32)На другой день Марья Павловна подошла к мальчикам.

— (ЗЗ)Ребятки, вы не видели Мурлышку? — (34)голос у неё был тихий, глаза серые, пустые.

— (35)Нет, — глядя в сторону, сказал Серёжа.

(З6)Марья Павловна вздохнула, провела рукой по лбу и

медленно пошла домой. (37)Лёвка скорчил гримасу.

— (38)Подлизывается... (39)А вредная всё-таки, — он покрутил головой. — (40)И правда, сама виновата... (41)Думает, если мы дети, так мы и постоять за себя не сумеем!

— (42)Фи! — свистнул Лёвка. — (43)Плакса какая! Подумаешь — рыжий кот пропал!

(44)Так прошло ещё несколько дней. (45)Все соседи включились в поиски кота, а несчастная Марья Павловна совсем отчаялась и слегла с сердечным приступом.

(46)И ребята не выдержали.

— (47)Надо найти старушку, которой мы отдали кота, — решили они.

(48)Но легко сказать «найти», а где её сыщешь теперь, когда столько дней прошло.

(49)Неожиданно им повезло: они увидели её на городском рынке и опрометью бросились к пожилой женщине, которая даже испугалась:

— (50)Да чего вам от меня надобно-то?

— (51)Котика рыжего, бабушка! (52)Помните, мы отдали вам на улице.

— (53)Ишь ты... (54)Назад, значит, взять хотите? (55)Кот ваш орёт днём и ночью. (56)Совсем не нравится он мне.

(57)Когда старушка привела их к своему домику, Лёвка прыгнул в палисадник, уцепился обеими руками за деревянную раму и прижался носом к окну:

— (58)Мурлышка! (59)Усатенький...

(60)Через минуту мальчишки торжественно шагали по улице.

— (61)Только б не упустить теперь, — пыхтел Лёвка. — (62)Нашёлся-таки! (6З)Усатый-полосатый!

* Осеева-Хмелёва Валентина Александровна (1902—1969) — детская писательница. Самыми известными её произведениями стали повести «Динка», «Динка прощается с детством».